Современный египетский рассказ
Шрифт:
— Ах… так вот в чем дело, — поразился я. — Знаешь что, я больше не пойду в школу… я пойду работать и буду приносить тебе деньги… и мы прогоним его!
Укладывая белье в шкафу, так же спокойно мать сказала:
— Хорошо… хорошо, сынок… На все воля Аллаха.
Это ее безразличие не понравилось мне, и я сердито закричал:
— Я уже не маленький, мама! Я буду работать и принесу денег.
Она подняла голову и улыбнулась:
— Я знаю, что ты уже большой… Но… я хочу, чтобы ты вел себя вежливо с твоим дядей.
— Но я вежлив
— Он — твой дядя, — добавила она. — Он, и никто другой, содержит тебя, и ты должен уважать его, как своего отца.
Я взглянул на мать. Она продолжала возиться с одеждой в шкафу. Какое-то время я стоял молча, разглядывая ее тонкую шею и маленькие уши. Да, мама, знаю. Знаю, что он приходит раз в месяц, дает тебе деньги на хозяйство и по два пиастра каждому из моих братишек. А мне так целых пять пиастров. Но… мне не нравится, как он вручает мне эти деньги.
— Пойди сюда, Махмуд, — говорит он.
Я подхожу, он протягивает мне деньги, дает подзатыльник и говорит:
— Истрать их на что-нибудь полезное… и научись быть вежливым со мной…
Мне действительно нравится получать эти пиастры, но не нравятся дядины подзатыльники. И как-то я сказал ему об этом:
— Дядя, мне не нравится, что ты меня бьешь.
Мгновение он удивленно смотрел на меня, затем прошептал:
— Иди-ка сюда, Махмуд.
На этот раз он сдавил мне плечо, пододвинул меня к себе так близко, что я почувствовал, как его дыхание обожгло мне лицо:
— Ты все еще маленький… а я — твой дядя… значит, я тебе вместо отца Мне не нравится бить тебя, но хочется, чтобы ты был воспитанным… Ну, что скажешь?
Признаться, эти слова запали мне в душу, и я почти всю ночь не сомкнул глаз. В конце концов я разбудил мать и сказал:
— Мама, когда дядя еще раз побьет меня, я ничего ему не скажу… Это его порадует?
— Да… да, — зашептала она, — спи.
Однако, когда он снова пришел, я уже не мог допустить, чтобы он меня ударил. И, получив свои пять пиастров, я увернулся от его руки, которая повисла в воздухе.
Однажды я был занят тем, что пытался разрушить мышиную нору в туалете. Проклятая мышь спряталась хорошо. В это время я услышал голос матери:
— Махмуд… ты где?
— Я здесь, мама.
— Ты что там делаешь?
— Мышь… я поймаю ее…
— Иди сюда… брось ее.
— Ну, мама! Она откусит мне палец, когда я буду спать.
— Сказала тебе, пойди сюда… Сегодня придет твой дядя.
— Уф! А я-то здесь при чем?
— Будь с ним вежлив… Слышишь?.. Иди сюда.
— Подожди немного, мама… сейчас я ее убью.
Я втолкнул проволоку в нору и почувствовал, что она коснулась чего-то мягкого.
— Ха! Я поймал ее, мама! Вот она, проклятая… она чуть не откусила мне полпальца!
И вдруг перед собой я увидел ноги матери. Я поднял голову.
Она сердито смотрела на меня.
— Что ты здесь делаешь?
— Я убил ее… взгляни.
И я показал ей кончик проволоки. Она молча посмотрела на меня и сказала:
— Ты знаешь, что будет с тобой?
— Нет… а что будет?
— Ночью придет отец этой мышки и отомстит тебе за нее.
Я хмыкнул и сказал:
— Откуда ты знаешь, может, как раз отца-то я и убил.
— Тогда придет сын.
— А я буду спать в другом месте… Что, он и туда придет?
Она покачала головой и добавила:
— Пойди переоденься… вот-вот придет дядя.
— Но на мне чистая одежда.
— Нет, ты весь вымок и вымазался в грязи.
Мне вдруг стало тошно. Переодеваться только ради дяди! Пусть мои братишки переодеваются к его приходу, неужели еще и я должен это делать? Мне не нравятся его визиты. Когда он уходит, мать какое-то время сидит молча, в ее глазах печаль, а иногда я вижу в них слезы. В эти мгновения у меня появляется желание обнять ее. Этот дядя, конечно, и ей надоел. Мать молча перекладывает деньги из одной руки в другую, отворачивается от меня и смотрит в сторону…
… В дверь позвонили. Вошел дядя. Очки его блестели, а дряблое жирное лицо лоснилось от пота. За ним вошла его жена, высокая тощая женщина с каким-то вечно вздутым животом и грубым, как у мужчины, голосом. Не успев как следует отдышаться, дядя крикнул:
— Эй ты, собака! Махмуд… Иди сюда!
«Опять сейчас примется за свое», — подумал я.
Несколько мгновений он молча глядел на меня. Я стоял, переступая с ноги на ногу. Но со мной он разговаривать не стал, а обратился к матери:
— Как я тебе и говорил, он парень испорченный и ни на что не годится.
Я знал, что ответит ему мать.
— Как ты скажешь, Хильми, — тихо сказала она. — Во всяком случае, он тебе ведь как сын.
— Ты знаешь, что произошло?
— Что случилось? — воскликнула мать.
Дядя напыжился, почесал за ухом и сказал:
— Десять дней назад я получил письмо из школы… — и тут он умолк.
Я пытался сделать вид, что это меня нисколько не интересует. Подняв глаза к потолку, я стал внимательно рассматривать длинные извилистые, как змеи, трещины, а сам ловил каждое слово дяди, обращенное к матери. Мне было не очень-то весело, и, чтоб успокоиться, я стал считать про себя: один, два, три… Нет, ты не сможешь выгнать меня из школы… Провались ты со своими деньгами… Кто тебя просил заботиться обо мне?.. Не знаю, почему мать всегда соглашается с тобой…
И вдруг я услышал, как он закричал:
— Слушай, что тебе говорят!
Я повернулся к нему.
— Ты избил своего одноклассника и поранил ему голову?
— Так он же… он первый полез драться, — ответил я.
— Ага, ты сразу признался! — Он с недоумением покачал головой и снял очки, чтобы протереть их. — Этот пес не вел себя так, когда был жив его отец… не знаю, что с ним стряслось?.. Ты думаешь, я уже не могу наказать тебя?
— Не можешь, — сказал я, ощущая спиной пристальный взгляд матери.