Современный финский детектив
Шрифт:
— Отвечать? — спросил нехотя Илола.
— Я же спрашиваю.
Илола взглянул на своего шефа, как бы выискивая какой-то подвох с его стороны. Но Пармалахти лишь поощрительно кивнул головой, и Илола пробормотал:
— Кое-что еще осталось в голове из того, что проходили в полицейской школе. Игра квалифицируется как азартная, когда ставки в ней явно превышают доходы игрока.
— Правильно! — зафиксировал Пармалахти. — Особенно в законе подчеркивается вина того лица, которое предоставляет квартиру для азартных игр.
— Совершенно верно.
Пармалахти усмехнулся.
— Так вот, до сведения властей дошла информация о том, что в избе сапожника Тимо Тойвиайнена игра шла так, что…
— Величина ставок повышалась до облаков?
— Да, что-то в этом роде. Только начальные ставки достигали сотенных…
— Ого!
— «Ого», — сказал тогда и я. И направил старшего констебля Паяла на расследование дела. Как оказалось на месте, все было организовано надлежащим образом. У входа в избу Тойвиайнена стоял платный сторож. Однако опытный Паяла обыграл ситуацию так, что застал вахтенного врасплох и помешал поднять тревогу. После этого Паяла распахнул дверь настежь и строгим воинским голосом произнес ту самую сакраментальную фразу, которая уже стала известной присказкой…
Илола не мог не рассмеяться. Пармалахти так красочно описывал эту сценку, что она как живая возникала перед глазами. И поскольку он собирался упомянуть известную в народе присказку, Илола подхватил ее:
— Паяла закричал: «Прячьте карты! Полиция идет!»
Пармалахти усмехнулся.
— Да, именно так и произошло. Обнаруженные на столе деньги были конфискованы, а сапожника Тимо Тойвиайнена допросили в суде. Попробуй отгадай, что он сказал заседавшему там судье? — Илола не успел и подумать, как Пармалахти уже сообщил: — Старик прикинулся несведущим в финском законодательстве и принялся объяснять с выпученными от удивления глазами, что ничего не знал о запрете на азартные игры. Так вот, ссылаясь на свою неосведомленность, этот верзила… да, да, Тойвиайнен еще и на старости лет остается довольно крепким, жилистым мужиком… потребовал оправдательного приговора.
В уголках рта Юрки Илола появилась улыбка, когда он спросил:
— Так чем же все тогда кончилось?
— Старый судья крепко смазал ему по физиономии. А присяжные, как утверждают, слегка добавили. Эта история с Тойвиайненом хорошо известна всей волости.
Добродушное выражение на лице Пармалахти исчезло. Он поднял руку и, чтобы придать своим словам большее значение, постучал ею по столу:
— То была лишь присказка. Я хотел обратить твое внимание, что у Тойвиайнена петушиная глотка. Из нее так и прет. А если подходящей темы не находится, оттуда начинают извергаться водопадом солдатские байки. Правда, справедливости ради нужно сказать, что этот парень не зря провел пять лет на войне. Все время на передовой. Трижды ранен, награжден многими орденами. Но уж если этим воспоминаниям случится вырваться наружу, они приобретают невероятные масштабы и сюжеты. Как-то по нему прошлась пулеметная очередь и прошила насквозь. В другой раз снаряд угодил ему в голову! Так что не вступай с ним в разговоры на эту тему. Иначе погубишь все дело.
— А в чем, собственно, состоит это дело?
Вопрос был поставлен так остро и прямо, что Пармалахти даже удивился. А парень-то вовсе не такой застенчивый, как казалось. Неужели мальчишка осмелился намекнуть на то, что, представляя Тимо Тойвиайнена большим пустомелей, сам ленсман оказался не без греха?
Пармалахти сразу сменил пластинку и тон.
— Я говорил только что с главным врачом волостной больницы Фредериком Кристианссоном, который поведал мне примечательную историю… — Пармалахти осекся и сразу же поправился: — М-да. Конечно, когда речь заходит о сапожнике Тойвиайнене и его бесконечных историях, ему трудно верить. Но когда, с другой стороны, перед тобой непреложный факт — Тойвиайнен в больнице с глубокой ножевой раной… то… отправляйся-ка ты туда и проведи расследование.
Глава 4
Главный врач больницы Фредерик Кристианссон не вызывал симпатий констебля Юрки Илола. Те несколько раз, когда ему случалось иметь дело с доктором, оставили о нем не наилучшее впечатление.
Не изменилось оно и на этот раз.
Кристианссон был высоким и тощим как жердь мужчиной. На его длинном лошадином лице поблескивали выпуклые карие глаза. Конусообразные уши, казалось, были приклеены к голове, а густая черная борода, ниспадавшая с подбородка на шею, могла в зимнюю стужу вполне заменить шарф. Этот образ довершали всегда опущенные книзу и выражавшие постоянное недовольство уголки рта.
С внешностью, дарованной природой, ничего не поделаешь. Но вот свое поведение доктор Кристианссон мог бы, по мнению Илола, заметно изменить. Кристианссон всегда держался отчужденно, высокомерно, насмешливо и был весьма немногословен.
— Могу довести до вашего сведения лишь мои медицинские заключения, — начал он. — С остальным вам придется разбираться самому.
— Подходит.
Ответ Илола был подчеркнуто лаконичен.
Исходя из упоминания Пармалахти о том, что случай был «особый», Илола заключил, что Кристианссон наверняка рассказал ленсману что-то важное о деталях события. Однако доктор, очевидно, строил свои отношения с людьми так, что лишь на уровне ленсмана, судьи или асессора он находил возможным для себя быть более подробным.
— Вам понятно? — спросил Кристианссон.
У Илола покраснел даже затылок, про себя он подумал: «Черт бы тебя побрал, петуха голландского», а вслух произнес:
— Я уже сказал, подходит.
Несмотря на внешнюю сдержанность, ответ прозвучал вызывающе, и Кристианссон внимательно посмотрел на Илола. Взгляд его выпуклых глаз явно говорил: «И этот низкопробный сельский полицейский собирается выпендриваться передо мной?»
Илола незаметно для себя закусил губу.
С высоты своей медицинской башни из слоновой кости доктор Фредерик Кристианссон едва ли мог знать элементарную истину о том, что в нынешние времена редко кто мог начать полицейскую карьеру без высшего образования. Илола поначалу намеревался пойти в кадетскую школу, ибо она, как и карьера полицейского, была наиболее кратким путем к обеспеченной жизни. Это было почти одно и то же.
Тип, подобный Кристианссону, смотрит на него, как полковник на лейтенанта. Закусив удила, Илола отчеканил:
— Не соизволит ли господин доктор сообщить те исходные медицинские данные, которые дадут мне возможность приступить к исполнению моих прозаических полицейских обязанностей?
Теперь пришел черед Кристианссона закусить губу.
Выражение его лица помрачнело, он пытался пронзить Илола своим взглядом. Однако, поскольку тот смотрел на него открыто и смело, стычка на этом закончилась. Пожав костлявыми плечами, напоминавшими платяную вешалку, Кристианссон начал:
— У пациента глубокое ножевое ранение между ключицей и плечом. Почти в том же самом месте, что и ранение, полученное во время войны. Рана сама по себе не опасна, поскольку удар холодным оружием был прямым и рана оказалась нерезаной. Оружие не коснулось кости и не повредило внутренних органов. Характер раны соответствует рассказу пострадавшего, согласно которому в руках у нападавшего был кинжал.
И хотя констебль Юрки Илола решил про себя, что выслушает доктора без всяких замечаний, у него все же вырвался возглас удивления: