Современный швейцарский детектив
Шрифт:
— Мартин, только не забудь срочно отпечатать портрет доктора Бальмера.
— Ладно. А разве Феш уже отобрал что–нибудь?
Каждое слово царапало мне глотку.
Виктор коротко кивнул.
— Негативы я положил в твою корзинку.
Вот оно что — значит, наш сверхэкономный шеф уже побывал с утра у доктора Феша. Интересно, что это за неотложные дела свели их в такую рань?
Пастилки от кашля, которыми меня снабдила Урси, немного смягчили сухость в глотке, однако боль еще не совсем утихла. Бет одолжила мне шелковый шейный платок, я завязал его, и теперь узел выпирал у меня
Все это мало помогло; и когда мне позвонил техник из строительного отдела, чтобы узнать мое мнение о недавно появившейся в продаже японской зеркальной камере с объективом «Зоом» — он собирался купить ее для поездки в Кению на сафари, — то он почти ничего не понял из моего шепота и под конец разговора сердечно посоветовал пойти к врачу и взять освобождение. Я спросил его, известно ли ему, когда начнется ремонт объекта номер 71, после того отсоветовал покупать камеру с несменяемым объективом. Он ответил, что ничего не знает, но что пока не созвана даже экспертная комиссия для оценки ущерба.
Я как раз заполнял недельную рапортичку — сколько часов в такой–то день ушло на выполнение таких–то заданий; этот введенный Виктором учет рабочего времени мы считали едва ли не издевательством, — когда сладковатое дымное облако возвестило мне о присутствии Вернера. Разозленный, я обернулся; неужели даже сегодня, видя, что я почти не могу говорить, он не в силах отказаться от своей вонючей трубки, которая так душила меня. Когда Вернер увидел мой злой взгляд, глуповато–счастливое выражение сошло с его лица.
— Проваливай отсюда со своим дымоходом, — яростно прошипел я.
Громкой моя угроза не была, тем не менее она подействовала. Вернер скрылся за дверью, а через минуту появился вновь, но уже без трубки.
— Извини, я только хотел прочитать тебе новый куплет.
Слава богу, сегодня он приставал не с интересным вариантом шахматного дебюта, а с куплетами. Я жестом пригласил Вернера сесть. Неожиданно мне пришло в голову, что отсутствие голоса — не обязательно недостаток, иногда это может быть преимуществом.
Я благосклонно кивнул Вернеру.
— Знаешь, я подумал, что злободневный куплет о взрыве на нашей фирме понравится людям, — сказал Вернер.
Порывшись в кармане узких брюк, он вытащил сложенную бумажку. Глаза его загорелись, словно при особенно удачной шахматной комбинации. Хороший игрок в покер из него никогда бы не получился, а вот при игре в шахматы его мимика мне плохо помогала, так как я редко угадывал его ходы. То, что он собирался прочесть мне подготовленный к карнавалу сатирический куплет, надлежало расценивать как акт расположения и доверия, ибо до сих пор ни Вернер, ни Эдди никому не показывали своих куплетов.
А куплет оказался действительно забавным. Вернер нашел оригинальную рифму к слову «Афганистан», провел параллель между бессилием Запада перед лицом возможного экспансионизма русских и ощущением базельцев, что они могут стать жертвами махинаций химических концернов. Это было, пожалуй, единственным, что я любил в карнавалах — злые, остроумные песенки, которые сочинялись самодеятельными авторами.
Моя ухмылка явно обрадовала Вернера, равно как и мой одобрительный
— А как дела с твоей книгой? — с трудом выговорил я.
Полгода назад Вернер передал одному цюрихскому издателю свой сборник афоризмов с иллюстрациями Инес. С тех пор он ловко уклонялся от расспросов о судьбе книжки. Вот и теперь он лишь небрежно махнул рукой.
— Лежит в Дюссельдорфе. Ею заинтересовался один немец. Да это не важно, мне больше нравится сочинять куплеты.
Ага, он исподволь готовил меня к возможному неуспеху. Впрочем, это его дело. Пока моя книжка с фотографиями вилл Палладио продавалась неплохо, ему можно было не опасаться моей зависти.
— Что делаешь сегодня в обед? Может, сыграем?
Заполняя желтую недельную рапортичку, я не сразу ответил на вопрос Вернера.
— Ну, так что? — не отставал Вернер. — Ведь на следующей неделе нам поиграть не удастся.
Подумаешь, испугал! Неужели я должен подставлять себя под удары на шахматном поле, когда и без того чувствую себя жертвенным агнцем?
— Извини, Вернер, на сегодня у меня уже запланировано одно дело. Пойду поплаваю.
— Плавать? — он с недоумением уставился на меня. — С твоим–то горлом?
Пожалуй, Габор еще прибавил в весе со времени вечеринки по случаю отъезда Иды, во всяком случае, его серо–бежевым твидовым пиджаком был обтянут весьма внушительный «поцикам». «Поцикам», то есть «пузичко», — именно так называла меня Ида, когда ей казалось, что я слишком уж увлекаюсь тем, что предлагает наша столовая. Габор ждал меня у стойки вахтерки, где выдавались ключи от раздевалки бассейна. За стойкой восседал тот же самый дежурный, который два дня назад вызывал меня по громкоговорителю — маленький, жилистый блондин, который почему–то с трудом выговаривал слово «вахтерка». Дежурный сразу узнал меня. С тех пор как он вручил мне послание Феша, я, должно быть, ужасно вырос в его глазах, ибо он вручил мне ключ от шкафчика раздевалки с подобострастной вежливостью и принял оставляемое в залог служебное удостоверение, будто величайшую драгоценность. Однако я не успел заметить, записал ли он мой шестизначный личный номер и точное время в лежащий перед ним список, с помощью которого контролировалось, не превысил ли кто–нибудь отведенные на обед сорок пять минут, — мне помешал Габор, встретивший меня с прежней сердечностью и сразу же потащивший меня в раздевалку.
— Ты здорово сделал, что позвонил мне, Мартин, ведь мы уже давненько не виделись.
Боль в горле немного поутихла, да и голос уже не звучал так, будто я выпил пол–литра уксусной кислоты.
— Да, пожалуй, с той вечеринки, когда провожали Иду, мы и не виделись, то есть с прошлого сентября.
— Верно, столько времени прошло, стыд и срам! — гудел Габор в душной раздевалке. — Ну, как поживаешь? Похоже, простудился где–то, а?
Его звучный баритон отражался от бетонных стен и стальных шкафчиков. Наши шкафчики оказались в разных проходах, поэтому пришлось разговаривать, не видя друг друга, что мне совсем не нравилось. Несколько человек, пребывавших в разных стадиях раздетости, уже при нашем появлении с любопытством закрутили головами. Здесь было не принято говорить так громко.