Созидательный реванш (Сборник интервью)

Поляков Юрий Михайлович

— А каким образом вы пришли в драматургию? Ведь сейчас в Москве идет шесть ваших пьес, не говоря о Питере и других городах России.

— Когда вышли мои первые повести — «ЧП районного масштаба», «Сто дней до приказа», — все они были инсценированы. Даже театр «Табакерка» начинал свою деятельность с инсценировки моей повести «ЧП районного масштаба» под названием «Кресло». Тем не менее я понял, что драматургия довольно нервный вид деятельности, где автор сильно зависит от театра. Например, когда в Александринке покойный Горбачев поставил «Районный масштаб», спектакль был закрыт в день премьеры. Я же потратил на это год, ездил в Петербург, что-то переписывал. Та же история произошла в Театре имени Маяковского. Два года там работали над моим «Апофегеем», я написал безумное количество вариантов, так как надо было смягчать критику партийного аппарата. А потом, когда случился путч девяносто первого года и я, приехав из Коктебеля, радостно воскликнул: «Но теперь-то можно ставить?!», Гончаров заметил:

«Что-то мы слишком деликатно обходимся с аппаратчиками, надо их наотмашь бить, ведь это монстры»… Я все понял, забрал свои восемь вариантов инсценировки и больше с ними в эти игры не играл.

Тем не менее, когда в девяностые годы я посещал театры, то приходил в ужас, видя на сцене чудовищное поношение классики или так называемую новую драматургию, где все происходит либо на помойке, либо в шалмане с наркотиками и свальным грехом, не имеющим никакого отношения к той стране, в которой живу. Современная драматургия стала играться в маленьких залах на сто человек, для большой аудитории она оказалась нерентабельной. Тогда я подумал: не может быть, чтобы в России, где современные пьесы всегда были катализатором духовной жизни общества и собирали полные залы, они вдруг куда-то исчезли. Подстегнутый этой мыслью, я решил написать пьесу, которую мне самому интересно было бы смотреть. И еще: девяностые годы — это было гомерически смешное время, особенно когда на телеэкранах появлялся Борис Ельцин. В этом случае все Петросяны отдыхали.

Какие-то наброски комедии у меня уже были, но толчком послужило предложение Станислава Говорухина написать острую, современную пьесу. После «Ворошиловского стрелка» Михаил Ульянов просил Говорухина поставить такую вещицу в Театре Вахтангова. И мы с ним сели и написали «Смотрины». Там дочь советского профессора сватает новый хозяин жизни, олигарх. Говорухин радостно отнес наш коллективный труд Ульянову, тот прочитал и сказал: «Стасик, ты что, с ума сошел, как я буду это ставить?» Тогда Говорухин отдал пьесу Марку Захарову, тот вообще пришел в ужас, объяснив свой отказ тем, что не может оскорблять бизнесменов, помогающих театру. Все закончилось тем, что Говорухин поставил «Смотрины» в театре Татьяны Дорониной под названием «Контрольный выстрел», где спектакль благополучно идет восьмой сезон. С той поры и пошли мои пьесы по Москве. В Театре сатиры состоялись две премьеры — «Женщины без границ» и «Хомо эректус», в странах СНГ тоже активно ставят, особенно в русских театрах. Но что самое интересное, все они идут в больших залах при полных аншлагах. Таким образом, я еще раз убедился — острая, социально-психологическая пьеса, тем более комедия, способна конкурировать с западной и бродвейской драматургией. Я считаю, что занимательность — вежливость писателя по отношению к читателю, а если тебя интересует исключительно божественное, философское, то пиши философские трактаты, поскольку роман — совсем другой жанр.

— В окололитературных кругах приходится слышать, что вы слишком русский. Как бы вы могли это прокомментировать? И еще: большинство писателей, которые становились литературными начальниками, обычно терпели какие-то потери — и творческие, и духовные, и тому есть примеры: Горький, Твардовский, Симонов. Вы главный редактор крупной газеты, входите в Совет при президенте, возглавляете разные международные конкурсы, это не мешает вашему творческому процессу?

— По поводу «русскости» хочу сказать следующее: если ты в своих книгах ставишь проблемы русского народа, говоришь о судьбе России, позиционируешь себя как представителя русского народа, то про «Букера», «Большую книгу» можешь забыть. К сожалению, это так, но ведь есть и другие премии. Например, недавно я получил Большую Золотую медаль Бунина. Меня поздравляли больше, чем с Государственной. Дело в том, что мои родовые корни тянутся с Рязанщины, и хотя я родился в Москве, но менталитет полусельский, и вырос я в русской семье с соответствующим укладом, своей системой ценностей. Я никогда не объявлял это своим достоинством, но и никогда не скрывал. Для писателя это очень важно, потому что национальная самоидентификация в литературе присутствует на глубинном уровне, и если ты начинаешь с ней бороться, изживать ее ради каких-то целей, то текст становится недостоверным. Обостренное национальное чувство — это один из признаков таланта. Вы никогда не задумывались, почему из современной критики исчезло слово «талант»? Образование можно получить, а вот талант — нет: либо он есть, либо его нет.

При советской власти писатель, становясь чиновником, вынужден был себя цензурировать, потому что сказать какие-то вещи было нельзя, а художественно необходимо, и он начинал их обходить. Нынешняя политкорректность и есть разновидность прежней идеологической правильности, ведь механизм один и тот же. То, что сейчас происходит в «Литературной газете», абсолютно соответствует моим внутренним убеждениям. И потом, если взять крупных русских писателей, они обязательно чем-то занимались помимо сочинительства. Чехов лечил, Толстой был председателем «колхоза» Ясная Поляна, Пушкин занимался редакторской работой, и так далее. Общественная работа подпитывает писателя: и энергетически, и информационно, он развивается вместе с обществом. Я не понимаю, как Маканин мог написать роман о войне в Чечне, ни разу там не побывав.

— А как вы относитесь к последней книге Виктора Пелевина «Прощальные песни политических пигмеев», где через страницу присутствует ненормативная лексика?

— Видимо, с ним что-то случилось, потому что мне он казался интересным писателем. Первое, что я сделал, придя в «Литературную газету», это запретил публиковать произведения, содержащие ненормативную лексику. Я бы никогда не присудил, будучи председателем жюри «Кинотавра», Гран-при фильму Кирилла Серебренникова «Изображая жертву», где на протяжении всей картины звучит отборная матерщина.

— Ваша первая книга, которая увидела свет в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году, — это сборник стихов. В этой связи хотелось бы спросить, почему за последнее время не вышло ни одного приличного поэтического сборника? Может быть, мы что-то пропустили?

— В отличие от хорошей прозы, которая у нас есть, с поэзией сложнее. Она существует, и хорошие поэты имеются, например Геннадий Русаков, Борис Резник, Инна Кабыш, но дело в том, что в нашей стране затянулись двадцатые годы, когда поддерживались формалистические направления, среди которых десять процентов составляли талантливые первооткрыватели, а девяносто процентов проходимцы. Ведь новизна бывает обогащающая, а бывает обедняющая, и этим нынешний модернизм грешит. Недаром сказано: если ты читаешь верлибр, подожди причислять автора к новаторам, вполне возможно, что он еще не научился рифмовать. Но почему-то государство это направление поддерживает, в отличие от реалистов, заточенных на социальный анализ. Это видно по тому, как формируются делегации, даются премии. И когда на Западе не знают поэзию Юрия Кузнецова, а знают Пригова, откровенного штукаря, — это смахивает на бред. Причем с благословения органов власти, занимающихся культурой. Почему? Если начать поддерживать серьезную литературу и давать премии Владимиру Личутину, Павлу Крусанову, то читатели получат критический анализ нашей действительности. Таким образом, власть, выигрывая тактически, проигрывает стратегически, то есть поддерживает ту литературу, которая не огорчает, но и не дает представления о реальных процессах в социуме. Кое-что «Литературной газете» удалось поломать и в области государственных премий, и в системе формирования делегаций на книжные международные ярмарки, куда обычно включались лишь писатели постмодернистской ориентации. Кончилась эта «лафа», когда на парижской книжной ярмарке многие члены русской делегации отказались идти на прием к нашему президенту. Разразился скандал. Теперь стараются формировать писательские делегации из разных направлений. Ведь раньше на Западе думали, что кроме Пригова и Сорокина у нас нет других авторов.

— То, что вы сейчас затрагиваете, называется культурной политикой. Насколько вам интересно работать в Совете при президенте?

— Работать интересно, потому что рассматриваются очень важные вопросы для культуры. Литературу я представляю в единственном числе. Могу гордиться тем, что инициировал создание государственного издательства, которое должно уделять внимание национальным литературам. Национальные авторы фактически отрезаны от центра, их никто не переводит, не знает, а ведь писатель в автономных областях и республиках — это человек, который формирует мировоззрение своего народа, являясь носителем языковой нормы. Конечно, они обижены, потому что в советские времена те же Расул Гамзатов, Рытхэу, Кулиев, Санги были общесоюзными фигурами. И это была абсолютно правильная политика. Поэтому сегодня переводами писателей народов России должны заниматься государственные издательства. Вот об этом я и сказал на Совете: укрепляя Федерацию на уровне администрации и экономики, мы разрушаем ее на уровне культуры. Путин повернулся к своим помощникам и спросил: «У нас есть такое издательство?» И не получив положительного ответа, тут же дал задание сформировать государственное издательство. Сейчас оно создается на базе разрушенного издательства «Художественная литература».

Подводя итоги нашей встречи, хочу сказать: навыки серьезного чтения и аналитического восприятия действительности — это такое же достояние нации, как нефть и газ. Какие могут быть нанотехнологии, если люди разучились читать, но почему это не соединяется в головах власти, мне непонятно.

— Каким бы вы хотели увидеть предстоящий две тысячи девятый год и что бы могли пожелать читателям газеты «Трибуна»?

— Газете желаю хороших читателей, а читателям хорошей газеты. А в новом году хочу пожелать себе и всем остальным, чтобы слухи о мировом кризисе оказались преувеличенными и не такими страшными, как это сейчас представляется.

Подготовила Любовь ЛЕБЕДИНА «Трибуна», 18–24 декабря 2008

Интервью 2009

«Советские карьеристы думали о стране, а нынешним на нее наплевать»

Госаппарату нужен ремонт

— После того, как появилась «президентская сотня», мы почему-то сразу вспомнили первого секретаря райкома ВЛКСМ Шумилина из вашей книги. Даже стали искать его в кремлевском списке…