Спасатель. Рассказы английских писателей о молодежи
Шрифт:
Старуха присвистнула сквозь зубы и потерла локти, будто ее вдруг прохватило ледяным ветром.
— А перед тем как. выйти, делаешь дырочку в палатке, щелку и глядишь наружу? — требовательно спросила она.
— Вроде так.
Старуха глубоко, тяжко вздохнула.
— Глядишь одним глазом в щелочку в палатке. Потом выходишь наружу, а кругом туман… и ждешь, может, и не один час, покуда можно будет глянуть в окошко, в просвет?
На этот раз мальчик промолчал.
— Господи… помилуй… нас… грешных! — воскликнула старуха раздельно, с силой выговаривая каждое слово.
Она долго, неотрывно глядела вдаль, губы ее сурово сжались, глаза сузились. А меж тем все перед ней было ясно и мирно. Сады чем дальше, тем казались все
— Не говори мне про ветер! — вдруг выкрикнула старуха.
Он в испуге дернул головой, обернулся. Даже руку вскинул, заслонился локтем, словно защищаясь.
— Как туман растает, поднимается ветер! — опять закричала старуха. — Ветер еще хуже. Послушаешь его, чего только не услышишь. Уж он и стонет, и вздыхает, и рычит, и охает, и плачет! Такое разве забудешь? Двадцать годов миновало. А думаешь, что изменилось? Ничего — до сих пор все слышу!
И она постучала кулаками по ушам. Мальчик всем телом отвернулся от нее, только головы еще не повернул и не отвел взгляда. На несколько минут и он и старуха словно застыли — мальчик в упор смотрел ей в лицо, а она, сжав голову руками, с невероятным напряжением вглядывалась в даль, словно хотела проникнуть сквозь эту мирную картину в глубокую глубь, во что-то невыразимо мерзкое.
Мальчишка с трудом удержался и не завопил, но вдруг лицо ее изменилось. Она уже опять смотрела на ограду, на кошку, на пестрые камни. Уронила руки на колени и чуть повернула к нему голову.
— Ну а ты… ты-то ничего не слышишь, — язвительно сказала она. — Разве что, может, музыку… арфу.
Он слабо улыбнулся. Опасливо повернулся к ней, разогнул шею, она совсем занемела, будто ее свело судорогой. Самый воздух вокруг опять был заряжен насмешкой, и от этого ему снова становилось легче дышать. Он уже снова чувствовал, что они ровня. Но вот старуха хлопнула себя ладонями по коленям, порывисто встала и принялась сортировать все, что еще не успела разобрать в сарае.
— Гляди-ка, это вот для грузчиков… остальное на свалку, — сказала она, покончив с работой. — Ну где же ты? Поди скажи рабочим или, может, сам по одной вещичке все перетаскаешь?
— Сами им скажите, — отозвался мальчик; он уже стал понимать, что к чему.
Старуха медленно выпрямилась во весь свой немалый рост.
— Послушай, мне-то что за дело до этого барахла? Увезут его или бросят здесь, это теперь твоя забота. Так что лучше поторопись. Или, может, хочешь, чтоб они так без тебя и уехали?
Он нехотя завернул за угол дома, медленно двинулся по дорожке к фургону. Грузчики уже поели, но еще не вылезли. Они о чем-то спорили. Один из них развернул газету и тыкал пальцем в какой-то заголовок, но, увидав мальчика, замолчал. Другие вытягивали шеи, удивленно глядели на незваного гостя. И по нему сразу видно было — он и сам не рад, что явился. Теперь прежней его небрежной походки как не бывало. Раньше все давалось так легко и просто, но кто же мог знать, что он наткнется на эти палатки, и арфы, и устрашающие воспоминания каких-то старух, и на секреты коварных, улыбающихся девчонок.
— Там за домом еще вещи! — крикнул он, показывая за спину.
Но он уже не чувствовал себя хозяином дома. Он крикнул негромко, и грузчики сделали вид, что ничего не слыхали, однако же смолкли, насторожились, будто охраняли пещеру с награбленным добром. А перед ним протянулась пустынная улица, и ему опять отчаянно захотелось поскорей
— Вон там! — еще раз крикнул он и пошел прочь по дорожке, завернул за ближайший угол дома.
Грузчики не спеша выбирались из перевернутых столов и стульев и один за другим с грохотом спрыгивали на мостовую. Они пошли по дорожке за дом, и по обе стороны клонились невысокие цветущие кусты. Незло посмеиваясь, они протискивались мимо мальчика, и один даже шутливо дернул его за отворот куртки, словно хотел сказать: ты хоть и распоряжался нами и покрикивал, а все равно мы знаем, твое дело — сторона. Через минуту-другую они уже возвращались, а он все еще стоял на том же месте. Вещей было совсем немного, на всех не хватило. Один катил газонокосилку и на плечо взвалил лопаты, вилы и мотыги, другой нес сложенную палатку, а через руку перекинул связанные шнурками башмаки и рюкзак. Еще двое тащили гору плащей и мешок, набитый веревками. Последний шел с пустыми руками. Он наклонился и подобрал на дорожке маленькую раздавленную желтую розу — ее обломали, когда шли к сараю.
— На, держи, малыш, — сказал он, с насмешливой и дружелюбной улыбкой протягивая мальчику розу. — Спасибо за подмогу!
Наконец он опять прошел за дом, тут старуха затаптывала гаснущие язычки огня и, когда всё до единой искорки угасло, широким шагом направилась к сараю, заперла его, раз-другой толкнула плечом дверь, чтоб убедиться, что заперто крепко. А он смотрел на нее и диву давался. Такой сильной, решительной старухи он в жизни не встречал. Сразу видно — изгнанница, привыкла скитаться по белу свету. Обычные переезды, наверно, казались ей теперь сущими пустяками, но действовала она так, словно и не подозревала, что это и есть ее стихия. Затаптывала ли она костер, поворачивала ли ключ в замке, проверяла, хорошо ли заперта дверь, — все она делала окончательно и бесповоротно. Но вот она обернулась к мальчику, медленно провела большими руками по волосам, по груди, по жестким складкам длинной юбки, и наконец руки повисли по бокам ладонями наружу. От этого движения — долгого и словно прощального — у мальчика странно сжалось сердце. То непонятное, что их сближало, навсегда оборвалось.
— Что ж, — сказала старуха, — ты свое дело сделал. Спасибо тебе.
За последние несколько минут его благодарили второй раз. Он быстро глянул на нее, но она смотрела серьезно, насмешки в ее глазах не было. Длинные синие тени уже неторопливо перечеркивали сад с искусственными каменными горками, где вылизывала себя, примостясь между остывающих камней, белая кошка. Фургон давно уехал, издалека, из самого города донесся фабричный гудок. Мальчику казалось, он пробыл здесь долгие часы, но одно он знал твердо: хотя дом этот никогда не станет его домом, как бы долго он ни пустовал, но чтобы отсюда уйти, надо собрать все силы. А все-таки надо уходить. И остается еще кое-что прихватить с собой. Он подошел к розовому кусту и из-под колючих веток вытащил карточку. Низко наклонился, стоя спиной к старухе, потер рукавом стекло, сунул фотографию в карман куртки, потом выпрямился, постоял, поглядел в голые, незавешенные окна пустого дома. И, все еще не оборачиваясь, все не отводя взгляда от дома, сунул в петлицу желтую розу — небрежно, словно бы даже рассеянно и, однако, умело, будто взрослый, уверенный в себе улыбающийся мужчина красуется со своей бутоньеркой под восхищенными взглядами, которые шлют ему из окон. Так он стоял долгую минуту, потом все с тем же уверенным видом зашагал прочь, а старуха меж тем деловито подбирала обрывки тряпья и бумаги вокруг сарая. В его сторону она больше не посмотрела.