Спасатель. Рассказы английских писателей о молодежи
Шрифт:
На дороге перед домом, где прежде стоял фургон, было пусто, тихо, по другую сторону улицы ворота, двери гаражей стояли настежь, готовые принять машины, которые скоро уже начнут возвращаться после дневных дел. Дорожки, живые изгороди, ступеньки крылечек — все подметено, подрезано, приглажено, все каждый день в урочный час поджидает своих преуспевающих хозяев. А там, где недавно стоял фургон, дорога вся изрыта, и дом после того, как его весь бесстыдно выпотрошили, словно замер как вкопанный, угомонился, притих, затаился. Мальчик опасливо двинулся прочь, рукой он прикрывал розу — как бы случайный встречный ее не увидел, и еще — как бы она не выскользнула из петлицы. Но скоро его осанка стала непринужденнее,
Фрэнсис Кинг
Воспитание чувств
(Перевод Е. Суриц)
Синтия и Роберт Пью привыкли говорить о Накано «наш мальчик». Сначала они просто имели в виду, что по обыкновению японских студентов он нанялся к ним помогать по дому на свои свободные часы ради практики в английском и заработка; но постепенно — и для них и для него — эти два слова стали значить, что он им чуть ли не приемный сын. Они были не первой молодости и бездетны.
Однажды воскресным утром он позвонил к ним в дверь и сообщил, что хочет посещать занятия воскресной школы. Он тогда еще не очень освоился в английском языке, и Синтия, в халате выбежавшая на звонок, не сразу смогла взять в толк, чего ему надо.
— Да нет тут у нас никакой воскресной школы, — наконец вскинулась она, и, дважды повторив это непонимающему Накано, она закричала мужу, чтоб тот перевел. Вышел Роберт и заговорил по-японски, бегло и ничуть не заботясь о грамматике. Накано изумился. Нет воскресной школы? Но сегодня ведь воскресенье?
Конечно, воскресенье; но они, учителя, не миссионеры, при чем же тут воскресная школа?
Не миссионеры!
Накано всего две недели, как приехал в Киото из глухой деревни, с самого южного края острова Шикоку, и все иностранцы в Японии до этого мига были для него миссионеры.
— Прошу прощенья, — сказал Роберт по-японски, — но если вам нужна миссия, так вон там финская, — он показал направо, — а вон там католическая. Большой выбор. Можете обратиться туда.
— Мне нужна практика в английском, — упрямо по-английски произнес Накано. — Можно, я буду беседовать с вами? — Эти фразы он отрепетировал заранее.
Синтия и Роберт переглянулись. Просьба для них была привычная, как для всех иностранцев в Японии; и теперь они отвечали на нее отказом так же неизменно, как раньше неизменно отвечали согласием. Но робость и решительность мальчика, его пыльные голые ноги в гета [14] , его брови и ресницы, тоже пропыленные, уже сделали свое дело; Синтия и Роберт уже почувствовали на себе его обаяние. Они смягчились; пригласили его войти. Накано, решили они тогда и много раз решали в дальнейшем, был «совсем другой», хотя, в чем именно его отличие, определить им не удавалось. Красивый, конечно; маленький, гибкий, тугой, как струна; немыслимо густые брови, немыслимо белые зубы; во всей повадке трогательная смесь истого смиренья и такой же истой гордости; и он был умен — насколько умен, они разобрались только через неделю-другую. Они выяснили, что живет он более чем скромно, ест один-два раза в день и ходит пешком в университет, экономя на проезде. Но тогда, вначале, он не жаловался на судьбу и редко унывал.
14
Гета — японская деревянная обувь.
Он часто приходил к ним, скоро стал забегать почти каждый день, неизменно приносил с собой тетрадку и по ней читал загодя приготовленные фразы.
— Простите, — говорил он, листая тетрадь, потом с глубочайшей сосредоточенностью смотрел в нее и наконец выжимал
— Что б мы делали без него? — приговаривали Пью, а друзья им отвечали:
— Что бы он делал без вас?
Синтия тревожилась — лицо у него часто бывало такое усталое, такое желтое; она не сомневалась, что он недоедает, недосыпает, что ему нечего надеть. Они купили ему матрас вместо старого соломенного — он гордился тем, что спит, как европеец, не на полу, а на кровати, — и стали еще усиленней приглашать его к столу. При своей хрупкости он поразил их аппетитом, который разросся за годы сиденья на одном рисе, поглощаемом миска за миской.
— Ну совсем другой человек! — поражались гости Пью, видя, какой он стал цветущий, гладкий и уверенный. Но иногда он сверзался с достигнутых благодаря им вершин довольства в бездну отчаянья, где подолгу оставался, зажав в коленях худые руки и не отрывая мрачного взгляда от ковра. Это, как говорили Синтия и Роберт, «на него находило», но почему?
Как-то раз, когда Синтии не было дома, Накано растянулся на полу в гостиной и, лежа на животе, уткнулся лицом в левый локоть. Роберт продолжал читать, потом отложил книгу и по-английски (они теперь, в общем, только так и разговаривали) спросил, что случилось.
Накано перекатился на спину.
— Ничего, — сказал он.
Он вынул мятую пачку сигарет из одного брючного кармана, спичечный коробок из другого и задымил в потолок. Синтия и Роберт не курили и всегда чуть раздражались при виде Накано с сигаретой.
— Опять ты куришь! Сколько ж ты за день выкуриваешь? — Роберт прекрасно знал ответ (двадцать штук), потому что много раз уже спрашивал.
Накано не ответил.
— У тебя неприятности? Какие?
Накано рывком поднялся и сел на корточки. Он глубоко затянулся.
— На прошлой неделе мне был двадцать один год.
— Знаю. — Синтия с Робертом устроили ему день рожденья, и сейчас он даже был при часах, полученных от них в подарок.
— Мистер Пью, — по японскому обычаю он всегда называл их по фамилии, — я все еще девственник.
— Ты все еще — чего-чего?
— Я еще чист. Хорошо ли это? Правильно ли это?
— Мм. Не знаю. Трудно сказать. Я до двадцати четырех лет не знал женщин. — В отличие от Синтии Роберт был плохой духовник; но Накано уже понесло, и с безудержной откровенностью поборовшего скрытность японца он пустился в дальнейшее расследование мучившей его темы.
— Мне в жизни еще никто так не изливался, — сказал потом Роберт Синтии. — Ужасно неудобно.
Синтия не нашла в этом ничего неудобного.
— Да что ты! У них нет наших сексуальных табу. И очень даже хорошо. Он обсуждал с тобой свои половые потребности, как английский мальчик обсуждал бы духовные запросы, ну, или денежные затрудненья. Бедненький! Мне кажется, он дико сексуальный, а тебе?
— Да, судя по тому, что он говорил…
— Ой, значит, ты мне не все рассказал! Роберт, как не стыдно. Ну что еще он говорил, что?