Спасатель. Рассказы английских писателей о молодежи
Шрифт:
Из угла в угол ходил тигр внутри своей клетки, едва втрое превосходившей длину его тела, и каждый раз его лапы делали одно и то же число шагов. Тэнди увидел в нем обреченное существо, прекрасное обреченное создание! Могу себе представить, что это и в самом деле была краса и гордость бедного зверинца. Мне жаль только, что его нет там и теперь, чтобы радовать взоры несчастных обитателей тех кварталов; жаль ото всей души.
Тэнди зачастил в зверинец и однажды — такова его версия, и он за нее упорно держится — ни с того ни с сего задумал «спасти» тигра. Любопытно, что как раз в это время он неожиданно резко пошел на поправку. Последние несколько месяцев он кис в палате, ни болен, ни здоров, а тут вдруг совершенно преобразился. Помнится, тогда я приписал
По его словам, мысль украсть тигра пришла ему в голову в тот день, когда, заглянув в зверинец, он увидел, что новая клетка готова и сторожа приступают к переселению тигра. Они соединили обе клетки крытым деревянным мостиком и оставили так, ожидая, чтобы зверь, движимый любопытством, сам перешел по нему в новую клетку. Тэнди видел, как тигр прервал свое бесконечное хождение по клетке и пустым, бесстрастным взором уставился на черное, зияющее отверстие. Постоял так немного, потом снова начал ходить по клетке, сделал несколько кругов и опять остановился перед входом на мостик. На этот раз он не только смотрел, но подошел, обнюхал все вокруг, даже поставил на мостик передние лапы, словно собрался туда вспрыгнуть, но вместо этого грациозным и в то же время мощным рывком снова опустился на пол клетки и возобновил хождение туда и обратно.
Тэнди утверждает, что все это время стоял и внушал тигру, чтобы он не переходил в новую клетку.
— Но почему же, любезный? — спросил я. — Ведь эта клетка должна была стать его домом.
— Домом! — мрачно усмехнулся Тэнди. — Тюрьмой, вы хотите сказать. Ну, он туда в конце концов все-таки перешел, бедный зверь. Простодушно так, но глядел все-таки настороженно. И вот тогда, в ту самую минуту, я и задумал его спасти.
— А ты уверен, что речь идет о спасении, Тэнди? — спросил я его со смехом, ведь дружелюбие ни к чему не обязывает. — Не вернее ли будет употребить слово «кража»?
— На черта ли мне было красть тигра? — спросил он. На такой вопрос я, понятно, не мог ответить.
Он сразу же принялся обдумывать, что и как ему следует сделать, и начал откладывать деньги из жалованья за много недель вперед — на то время, когда можно будет приступить к осуществлению своих планов. Прежде всего он завел дружбу со сторожами. Оба они учились уходу за животными в Вене, а из всех европейских евреев в Палестине австрийские евреи — народ самый мирный, и Тэнди с его ласковым обхождением добиться их дружбы ничего не стоило. Они с охотой отвечали на его, казалось бы, невинные расспросы о кормлении и содержании тигров. А он носил им подарки из армейской лавки — разные вещи, которые штатским было трудно достать: консервы, чай, сахар, мыльную стружку, — и скоро стал у них желанным гостем во всякое время, когда бы ему ни вздумалось заглянуть к ним в сторожку на чашку чая или кофе. За сигаретами и разговорами он примечал, где они держат ключи от клеток и какие у них привычки, он узнал, например, что в «шабат», то есть от вечера пятницы до вечера субботы, зверинец закрывают и все люди оттуда уходят. Ортодоксальные евреи, обладающие в Иерусалиме большой властью, сумели навязать свои строгие правила всему городу. В еврейском лазарете больным не разрешают в субботу позвонить вызвать сиделку, так что животных, содержащихся в зверинце, они и подавно считают возможным раз в неделю предоставлять самим себе.
До войны Тэнди ощущал себя принадлежащим к уголовному меньшинству, но в армии это чувство у него пропало, поскольку там практически нет личной собственности и законы предназначены оберегать не большинство от меньшинства, а наоборот. Тэнди и был как рыба в воде в этой жизни, где, как говорится, дай бог тому удачи, кто охулки на руку не кладет, и пока не заболел, он, со своим уголовным прошлым, охулки на руку, безусловно, не клал. И вот теперь его таланты снова пошли в дело. Закрепившись в зверинце, он предпринял следующий ход: проник в штаб армии, расположенный в «Отеле царя Давида». Он разузнал,
— Привет, Нобби, — сказал Тэнди.
— Привет, Тэн, — отозвался Кларк, — ты, я слыхал, тут на мели? — И знакомство, прервавшееся, когда Тэнди перебросили из Каира, было возобновлено. Однообразие армейской жизни, скука, вечное недовольство всем и вся служат достаточной почвой для сближения между любыми, взятыми наудачу двумя военнослужащими приблизительно в одном чине. Кларк не слишком удивился, когда услышал, что его приятелю «в частных целях» требуется ненадолго крупномасштабная военная карта Египта, какие висели на стенах всех штабов. Что это за «частные цели», Кларк допытываться не стал. Пусть они незаконные — дай бог Тэнди удачи охулки на руку не положить. Для Кларка интерес представляло лишь то обстоятельство, что в уплату за штабную карту Тэнди предлагает свой недельный рацион сигарет.
Поскольку Кларк был знаком с сержантом-картографом, он мог позаимствовать у того на не очень продолжительное время любую карту и, будучи знаком в лицо военной охране, мог пронести под мышкой мимо часового любые бумаги, так что передать Тэнди карты для него не составляло труда. Хуже пришлось Тэнди, так как ему потребовалось изучить карты всей Северо-Восточной Африки, Судана и Конго, прежде чем он обнаружил то, что искал, — территорию, помеченную обозначением «джунгли».
— Стало мне в шесть недель без сигарет, — признался он мне.
— Но зачем тебе все это понадобилось, Тэнди? — спросил я.
— Я же вам говорил, мне обидно было думать, что он всю жизнь свою должен провести в этой железобетонной клетке. Ну и потом, у меня появился какой-то смысл жизни.
— Какой-то смысл жизни! — возмутился я. — Когда кругом тебя столько чудес божьих, тебе, видите ли, не хватает смысла жизни.
Он уставился в землю и сидел с таким видом, словно считал, как это ни абсурдно, что мне его не понять.
— Ну, дальше, Тэнди, — сказал я чуть резче, — что ты предпринял после этого?
После этого он обзавелся походной солдатской формой, объяснив сержанту на каптерке, что ему осточертело шляться как дураку «при параде, точно этакий-разэтакий раненый герой, и хочется походить как все и немного посмотреть, как люди живут». Война неуклонно приближалась к концу, дисциплина понемногу ослабевала, никому дела не было до того, в синее или в хаки одет Тэнди. Однако теперь, когда он носил обычную форму, был практически здоров и пользовался в госпитале правом приходить и уходить когда вздумается, его могли со дня на день назначить к переводу в оздоровительный санаторий на средиземноморском берегу. Так что больше терять времени ему было нельзя.
Он постарался втереться в доверие к старшей сестре и главврачу, оказывал им всяческие услуги, чтобы они не слишком стремились его списывать, и с готовностью ходил в город по их поручениям. Обычно эти поручения заводили его не дальше Итальянского или Немецкого госпиталей на улице Пророков, но иногда его посылали в штаб армии передать какое-нибудь письмо или получить пакет. Пройдя часового, он старался как можно дольше задержаться у дверей штабной комнаты. Как только дежурный офицер куда-нибудь удалялся, Тэнди тут же просовывал голову в дверь. Если внутри кто-нибудь был, он бормотал: «Прошу прощения, сэр, я к майору, сэр», — и быстро захлопывал дверь, зная, что никто не потрудится встать и пойти за ним. Если же в комнате никого не было, он на цыпочках быстро подбегал к столу, хватал пустой бланк командировочного предписания, прихлопывал его печатью и выскальзывал вон, не оставив за собой никаких следов. Так он умудрился раздобыть штук десять командировочных предписаний, один бланк с подписью дежурного офицера и путевой лист военного грузовика. По его словам, безошибочный инстинкт подсказывал ему, сколько он может пробыть в помещении, не рискуя быть там застигнутым.