Спаси нашего сына
Шрифт:
И тут, совершенно не к месту, вспоминаю ее. Девушку, которая запала мне в душу куда сильнее, чем я ожидал, а потом туда же и плюнула.
Воспоминания мелькают как калейдоскоп: русые густые волосы, большие, чистые глаза, тонкие пальцы…
Хватит, Баринов, приказываю себе мысленно, ты совсем расслабился. Нечего думать об этом, с ней все ясно: ты просто ошибся, не разглядел гнилое нутро, повелся на фантик.
Поверил, что она чистая и честная.
От этого горько вдвойне.
Под конец дня чувствую себя, как выжатый лимон.
— Мы поедем домой или будем
— Едем, едем.
На улице накрапывает дождь, из-за непогоды кажется, что совсем стемнело. Пока Вика собирается, я иду к стоянке, чтобы перегнать автомобиль ближе ко входу. Щелкаю брелоком сигнализации, фары мигают, освещая женскую фигуру, стоящую рядом с авто.
«Кто это?» — света не хватает, чтобы разглядеть лицо, я вижу только силуэт, но когда меня окликают по имени, по позвоночнику прокатывается ток, — ее голос мне слишком знаком.
— Егор…
— Ева, — хочу сам себя отругать за то, что голос на ее имени срывается, — зачем ты пришла сюда?
Она выходит в круг света и теперь я вижу ее лицо.
И живот, круглый, с чуть выступающим пупком, обтянутый платьем.
— Помоги мне. Спаси нашего сына, — произносит она, а у меня в башке кавардак из мыслей, но прежде чем я успеваю ответить ей, слышу Викино:
— Кто это, милый?
Твою же мать…
Глава 4. Ева
Ночью я не могу уснуть.
Мыслей столько — не счесть, и все безрадостные. Корю себя, что не успела оформить тетушкину недееспособность, а ведь могла бы, и тогда ничего не случилось. Знать бы, где упадешь…
Малыш, словно понимая о том, что я полна грустных мыслей, ведет себя беспокойно, и я уже привычным жестом глажу живот рукой.
— Мама что-нибудь придумает, — обещаю я, хотя пока не представляю, что можно сделать в этой ситуации. Мысли о Баринове все еще пугают, и хочется разобраться без него, своими силами.
После нашей встречи он даже не потрудился сказать мне правду в глаза, подослав своего друга. И как теперь, после всего этого заявиться к нему? Сказать, что тогда я отказалась от его подачек, зато теперь прошу о помощи?
— Баринов, Баринов, — качаю головой, — ну почему ты оказался такой скотиной?
До утра я не смыкаю глаз, хожу тихо по квартире, боясь разбудить тетю.
Вглядываюсь в знакомую с детства обстановку, точно стараясь запомнить все наперед.
Точно допускаю мысль, что нам придется распрощаться с этим домом.
Так нельзя, Ева, взбодрись. Сначала нужно проверить все документы.
Я прокрадываюсь тихонько в тетину комнату. Света уличного фонаря достаточно, чтобы разглядеть очертания мебели и вещей. Днем у меня не получится провести осмотр, но сейчас попытаться стоит: если вдруг тетя Мила действительно получила деньги за квартиру, куда-то же она должна была их деть? Или среди документов найдется оригинал договора, с живой ее подписью.
Тетя тоже спит беспокойно, в такие ночи она, бывает, бормочет что-то бессвязное себе под нос, а иногда вскрикивает, резко, жутко, пугая меня. И хотя я совершенно не верю, что кто-то всерьез мог заключить сделку с тетей, но приступаю аккуратно к поискам. Первым делом открываю откидную дверцу шкафа-стенки. Старинный, еще советских времен, кажется, он достался нам в наследство от бывших хозяев. Здесь, в отделе, который предполагался под мини-бар, на стеклянных полках, хранятся все документы, не представляющие особой ценности: счета за коммунальные услуги, договора из института, чеки об оплате за газ и воду.
Тут царит идеальный порядок, я периодически проверяю их и аккуратно раскладываю. В шкатулке, где раньше лежали деньги, пусто: всю заначку тетя успела растратить, когда только начались первые проявления болезни, а «похоронные» деньги остались на ее сберкнижке, и к счастью, снять она их пока никак не может.
Конечно, никаких пачек денег, я тут не нахожу, даже завалящихся десяти копеек и то нет. Я вытаскиваю все договора, чтобы перебрать их на всякий случай еще раз на кухне.
Опускаюсь на колени возле дивана, где лежит тетя Мила. Сейчас она дышит так тихо, что мне в какой-то момент становится страшно: жива ли? Но потом она снова начинает бормотать, а я вздрагиваю от неожиданности, отскакивая назад.
— Уф, — выдыхаю, сердце колотится быстро-быстро. Вроде бы ничего плохого не делаю, а быть застуканной все равно страшно. Я неловко заглядываю под край тонкого матраса у ее ног. Здесь раньше лежал ее паспорт, но сейчас пусто.
Остается последний ящик, где лежат наши паспорта и документы на собственность. Он запирается на ключ, который я ношу с собой. Отпираю ящик, захватываю стопку, и иду на кухню.
Плотно закрыв за собой дверь, ставлю чайник на газовую плиту. За окном уже совсем светло, и впереди длинный и трудный день, а я совсем не успела отдохнуть.
Вздохнув, приступаю к документам, и уже в первые минуты ощущая неясное беспокойство.
Нет ни одной бумажки, связанной с квартирой. Ни-че-го. Никаких документов на собственность, хотя я точно помню, что сама лично убирала в ящик. По пальцам бьет мелкая дрожь, и я во второй раз начинаю осматривать бумаги, проверяя каждый листок, в надежде, что он мог затеряться среди других документов.
По позвоночнику катится холодный пот, тянет живот, а я бормочу:
— Сейчас-сейчас, мы найдем все, подожди.
А потом понимаю: да не найдем. Кто-то успел побывать у нас дома, замок, на который закрывается ящик, можно открыть одной проволокой. Но вряд ли это смогла бы сделать тетя Мила…
Когда она встает, заглядывая на кухню в поисках еды, я вместо приветствия спрашиваю:
— Тетя, ты не видела документы на квартиру?
— Какие документы? — она хмурится, — ты чего опять удумала? Квартиру мою отобрать? Не позволю!
И я понимаю, — проблеск сознания, который случился с ней вчера при виде незваных гостей, исчез так же быстро, как и появился, и никакого внятного ответа от нее я не дождусь.