Спасительный свет (Темная сторона света) (др. перевод)
Шрифт:
Алеку послышалось некоторое разочарование в голосе Нолы. Не исключено, что она сама заинтересовалась Полом.
– Сейчас они, правда, живут отдельно, но я думаю, что это временно. – Он набрал в грудь побольше воздуха, приготовившись к реакции Нолы. – Вчера она ездила со мною в Норфолк.
Нола молчала так долго, что Алек начал беспокоиться, не прервалась ли связь.
– Она ездила с тобой в Норфолк? – спросила она наконец.
– Угу. У нее есть опыт публичных дискуссий, поэтому я попросил ее выступить по радио.
В трубке снова воцарилось молчание, затем Нола неуверенно
– Я могла бы это сделать, Алек.
Ему даже в голову не приходило попросить Нолу. Он и представить себе не мог, как проведет столько времени с нею наедине.
– Ну, суббота у тебя такой перегруженный день…
– Да, это так, но что известно Оливии Саймон о маяке и какое ей вообще до него дело? Да еще эти обвинения насчет неправильного лечения Энни – не чувствуешь ли ты себя «в постели с врагом»?
Он засмеялся.
– Нет, Нола, эта метафора не совсем к месту.
– Однако, дорогой, я полагаю, вся эта история будет иметь некоторое продолжение. Вчера мне звонило множество людей, пораженных тем, что они прочитали, и желающих что-то предпринять.
Алек вздохнул.
– Постарайся разрядить атмосферу, ладно, Нола? Энни уже нет, и ничего не сможет ее вернуть.
Когда Алек Спустился вниз, за столом на кухне сидел один Клей. Перед ним лежала половинка мускусной дыни, заполненная творогом, и это зрелище буквально заставило перевернуться желудок Алека. Он налил себе чашку черного кофе и засунул в тостер пару кусочков хлеба, прежде чем сесть напротив сына.
– Лейси уже встала?
– Не-а. – Клей глянул на отца. – У тебя такой вид, как будто тебя только что вытащили из ямы, куда сбрасывают токсичные отходы.
– Спасибо. – Алек потер рукой подбородок. Он не принял душ и даже еще не побрился, поскольку не хотел упустить Лейси.
Клей воткнул ложку в дыню.
– Папа, я решил, что в этом году не буду поступать в колледж.
– Что?!
Тостер щелкнул, выдавив из своего нутра поджаренные кусочки хлеба, но Алек даже не обратил на это внимания.
– Я решил побыть дома еще год. Многие ребята так поступают.
– У тебя отличные выпускные баллы по всем предметам и стипендия в Дюке, а ты собираешься оставаться дома и продавать доски для серфинга? Клей уперся взглядом в свою дыню.
– Мне кажется, что я нужен тебе здесь, – сказал он. – Мне кажется, что я нужен Лейси.
Алек засмеялся.
– Вы с Лейси ладите как кошка с собакой.
– Но это не значит, что мне наплевать на нее. У меня такое ощущение, что если я уеду сейчас, то, вернувшись, обнаружу, что она беременна, или нюхает кокаин, или еще что-нибудь в этом духе.
Алек накрыл ладонью руку сына.
– О чем ты говоришь, Клей? Ты боишься уезжать из дома?
Клей выдернул руку. – Да, боюсь, но не за себя!
– Поезжай в колледж. Уж я как-нибудь смогу позаботиться о четырнадцатилетней девчонке!
Клей поднял взгляд, и Алек с удивлением увидел слезы в его глазах. На его памяти Клей, с тех пор, как повзрослел, плакал лишь однажды – в день, когда умерла Энни.
– Ты был самым замечательным отцом в мире, – сказал он, – но теперь я совсем не уверен, что ты действительно сможешь позаботиться о четырнадцатилетней девочке.
Кофе обжигал внутренности Алека. Он молча уставился на сына.
– Они не знают, кто эти парни, иначе я бы нашел их и выбил из них дерьмо.
– Что ж, – сказал Алек. – Спасибо, что рассказал. Однако это моя проблема, ладно? И решать ее мне. Я ее отец, а не ты. – Он потянулся за тостом, думая об Энни. Она никогда бы не стала отправлять Клея в колледж против его воли. – Что касается колледжа, ты сам вправе принимать решение, но только не надо оставаться здесь из-за Лейси.
Алек включил автоответчик, чтобы прослушать сообщения от друзей и знакомых, рассерженных тем решением, которое Оливия приняла относительно Энни, разъяренных тем, о чем не имели ни малейшего представления. Затем он принял душ, побрился, стараясь взять себя в руки и безуспешно пытаясь отогнать от себя образ Лейси в чужой спальне, Лейси, которую лапают и употребляют.
Он разбудил ее в полдень. У нее было опухшее бледное лицо. Открыв глаза, она застонала. Он не стал отдергивать шторы и включать свет у нее в изголовье, но даже сумеречное освещение заставляло ее болезненно морщиться. Она медленно села, прислонившись к спинке кровати, и ее кукла упала рядом с ней фарфоровым личиком вниз.
– Вчера вечером ты хотела поговорить со мной, – сказал Алек. Ему следует быть очень осторожным и ни в коем случае не назвать ее Энни.
– Не помню, – сказала она сердито. Последнее время это был ее обычный тон. У нее на шее виднелись засосы, цепочкой уходившие под ворот футболки.
– Мне кажется, нам необходимо поговорить.
– Не сейчас. Я плохо себя чувствую.
– У тебя типичное похмелье, и это одна из тем, которые нам с тобой нужно обсудить. Пожалуй, тебе еще рановато пить.
Она нахмурилась, и он мысленно обругал себя. Разве он не собирался начать разговор с того, что он ее любит?
– Я выпила всего лишь одну банку пива, – сказала она, и, хотя Алек испытывал искушение отругать ее за вранье, он прикусил язык.
Он взял куклу и положил себе на колени. Ее нарисованные карие глаза бессмысленно пялились в потолок. Алек снова взглянул на дочь.
– Вчера вечером я подумал, что уже довольно давно не говорил, что люблю тебя.
Она опустила взгляд на одеяло, покрывавшее ее колени, и выдрала ниточку из обтрепавшейся обметки. Обрезав волосы, она сделала тактическую ошибку: теперь за ними невозможно было прятать глаза.
– Я люблю тебя, Лейс. Очень сильно. И я о тебе беспокоюсь. Клей сказал мне, что несколько его друзей видели, как ты вчера вечером… уединялась в спальне с разными ребятами.
На ее лице появилось напряженное выражение, в глазах заметалась тревога, но она попыталась рассмеяться.