Спасти Каппеля! Под бело-зеленым знаменем
Шрифт:
Арчегов встал и быстро вышел из салона. В купе оделся, прошел по коридору и спустился на перрон. Там происходил развод — рота десантников была построена ровными шеренгами. Курить на улице офицерам невместно, а потому полковник с удовольствием вдыхал морозный воздух. И не он был один такой — оба адмирала, военный министр Сычев и атаман Оглоблин решили сделать так же, и подошли к нему. Вот только обмен мнениями не состоялся, так как Оглоблин тихо обратился к Арчегову.
— Константин Иванович, вы не уделите мне пару минут? Прошу прощения, господа.
Они отошли чуть в сторону, и полковник
— Спасибо вам, Константин Иванович. Вы вовремя углядели, а я обмишулился. Это же какой ущерб был бы…
— Это так, вредительство какое-то, прямо слово.
— Не верьте Яковлеву, ваше превосходительство. Он будет пакостить, натура у него такая, гнилая!
— А я не верю! Просто сейчас и он должен сделать свое дело. А там посмотрим. И если надо, то примем меры.
— Если что, можете рассчитывать на меня и моих казаков…
— Спасибо, Прокопий Петрович, но я справлюсь своими силами. — В голосе Арчегова проскользнула стальная нотка, и атаман чуть кивнул, для него все стало окончательно ясным и обнадеживающим.
— Еще раз благодарствую, ваше превосходительство!
— Прокопий Петрович, прошу вас. Я тоже казак и обязан предусмотреть все. Это мой долг!
— Тогда можно говорить прямо, по-казачьи, как принято?
— Какие вопросы?! Конечно!
— Тебе правительство особняк выделило, но ты его отдал семье Каппеля и старому генералу Катанаеву с чадами и домочадцами. Благородство твое все оценили. Ты прости, но я говорю, что думаю. Да и в отцы тебе гожусь по возрасту. Невместно командующему армией в городе своего угла не иметь. Ты землею владеешь, полным казачьим паем?
— Откуда?! Я по армейской кавалерии пошел, потому надел мне не полагается. Служу за жалованье и пенсию.
— Вот то-то и оно. У тебя семья, казак растет. Жена красавица — а угла своего нет. Я про казенный особняк не говорю — он правительством снят на время, пока ты в должности командующего пребывать будешь. Вот война закончится, победим мы, сейчас в это верую! В тебя верю, ты один воз вытянешь. Но вопросы житейские есть. Ты где медовый месяц проводить будешь, как женке обещался? Ты ж из Сибири ни ногой, должность твоя надолго будет и не откажешься от нее, иначе делу ущерб придется терпеть.
Арчегов хмыкнул, вот тебе и таинство. Они с Ниной обвенчались в последний день декабря — правительство перешло на принятый в Европе григорианский стиль, но оставило в неизменности православные праздники и второй календарь, с ними связанный. Посаженным отцом был сам Вологодский, а дружками или свидетелями контр-адмирал Смирнов и Алевтина Михалева, ставшая за эти дни подружкой жены. Тайна тайной, но казачки тоже любят языком почесать, как все женщины, а в Михалево такой секрет не удержать, легче воду решетом таскать.
— Иркутских казаков мало, все про всех знают и ведают, — улыбнулся Оглоблин, правильно уловив суть размышлений Арчегова. — Потому станичники тебя уже своим считают и просят угол свой у них определить, отказом обиду казакам Спасским не чиня!
— То есть какую обиду я чиню? — искренне удивился Арчегов.
— Михалевцы, и казаки, и крестьяне из казаков, что с этого часа тоже казаками снова стали, тебя за своего
— Но я же на жалованье?!
— Так все мы на жалованье, но на обычный казачий пай в тридцать десятин имеем полное право. Ты казак, с тобою по закону все ясно. Ты тоже имеешь право на пай, если переведешься в наше войско. Согласие твое прошу, ведь до Терека далеко, и ты там не скоро появишься. Так ведь?
— Не скоро, — согласился Арчегов. Уезжать с родной земли на Кавказ он не желал категорически. И ведь прав атаман, надо ему определяться, якорь надежно бросать да закрепляться здесь на веки вечные.
— Согласие твое на перевод нужно. Я тут же приказ отдам по войску — прошения для родовых казаков здесь не требуется. И о том, что ты в распоряжении Сибирского правительства. Ты согласен, Константин Иванович?
— Хорошо, — произнес Арчегов, — атаман прав, надо поселяться, тем более законом это не воспрещено, ведь казаку из одного войска разрешено переходить в другое. А казачий офицер может служить и в не казачьих частях.
— Ну и славненько, — облегченно выдохнул Оглоблин. — В Михалево тебе надел нынче же отведут, а Осип Терентьевич его обрабатывать будет. И дом тебе там поставят — Нине Юрьевне и Ванятке в своем углу жить надобно. Да и приглядят за ними крепко, люди там все свои, казаки. И еще — поселок в Спасскую станицу входит, что в Иркутске. Казаки там все решили уже и с прошением вышли. Тебе на берегу Ушаковки полдесятины под усадьбу отведут — она сверх нормы по закону положена. Дом войско поможет поставить — у нас и срубы готовые есть, просушенные. Усадьба добрая выйдет — командующий армией ведь в ней проживать будет.
Арчегов немного растерялся — ну и станичники, все за спиной решили. Его обустроят, тем благодарность свою проявляя, и войску со станицей слава совсем не лишняя. Еще бы «спаситель Сибирской государственности от кровавых лап большевистских вандалов» — так выразились в одной из читинских газет, родом из иркутских казаков.
— А пока я тебе свой флигель отдам, он у меня пустует. Да и Нине Юрьевне будет, где остановиться, — она сейчас на виду, у всех во внимании, приглашения посылать будут, да и Петр Васильевич ее полного затворничества в Михалево не поддержит. Так ведь?
— Так, — вынужден был согласиться Константин. Вологодский принял отказ от особняка, но сделал настоятельные намеки, что невместно жене командующего от общественной жизни устраняться.
— Она у тебя о медовом месяце в горах мечтает, вроде как в Швейцарии. В Тунку съездите, недаром ее «нашей Швейцарией» именуют. Горы высокие, долина привольная, минеральные источники бьют. Курорт райский…
И тут Арчегов напрягся, но не от слов атамана. Из штабного вагона выскочил офицер связи, держа в руках белый листок. Однако депеша ни ему, ни Сычеву не полагалась. Пробежав мимо них, шифровальщик, с радостным до безумия лицом, юркнул в салон Вологодского. И через минуту из вагона выскочил сам премьер-министр, в сюртуке, с обнаженной головой, потрясая этим листком бумаги в руке.