Спасти шпиона
Шрифт:
– Неопасные… Как же крокодил может быть неопасным? Ничего себе доча устроилась… А… Мужик твой как? Не пьет? Руки не распускает?
– Да нет. Тут с этим строго. Да и вообще он не такой.
– Слава Богу. Хоть с этим повезло.
Мама помолчала.
– Ну а вообще как там? Привыкла уже?
Оксана тяжело вздохнула. Зажмурить бы глаза, да оказаться в родном Тиходонске, рядом с мамочкой. Все бы отдала за это. Все!
– Привыкла, привыкла…
– Ой, не знаю… Неспокойно нам за тебя, Оксанка. Глупость ты утворила с этой поездкой… К черту на кулички забралась, дальше некуда – в Америку этую. Отец вон читает прессу: одно
На линии затрещали помехи, голос матери пропал, потом появился снова:
– …знакомый, говорит, тоже, мол, собирается в вашу Американию. А я ему…
– Что? – переспросила Оксана. – Не слышу, мама. Повтори, какой знакомый? Кто собирается?
– Степан Григорьевич, говорю, какой-то. Солидный такой голос, властный, как у депутата. Ты знаешь его?
У Оксаны заколотилось сердце. Степан Григорьевич – это Сурен, милый, щедрый, всемогущий Сурен! Туз, который всегда выигрывает!
– Знаю, конечно, знаю! Так что он сказал?
– Вот и сказал, что в Штаты собирается. Дела у него там какие-то. Телефон твой просил. А я не дала. Погодь, говорю, вот, если Оксаночка позволит, тогда на здоровье…
– Мама! – закричала, не выдержав, Оксана. – Ну что же ты! Конечно, давай! Пусть звонит! Он хороший человек! Он замечательный!..
Мама озадаченно запнулась.
– А… у тебя точно все в порядке? – подозрительно переспросила она после паузы.
– Все отлично, ма! Я счастлива!
Оксана не кривила душой, в этот момент она в самом деле была счастлива. Счастлива, счастлива!..
– Так, может, мне закруток передать с этим Степан Григоричем, раз уж он едет-то? Абрикоса вон уродила хорошо, да помидоры – полный подвал накрутила… Или самогоночки нашей? А, доча?
– Нет, мам, не надо, – с улыбкой надежды ответила Оксана. – У меня все есть! Передай Степану Григорьевичу, что я его жду с нетерпением!
По сухому, сильно пахнущему пылью, но хорошо проветриваемому бетонному коридору они прошли около трехсот метров. На серой поверхности отчетливо отпечатывались ребристые Мишины подошвы. Коридор заметно шел вниз, на полу все чаще попадались кучки превратившегося в камень цемента, доски опалубки, кое-где валялись деревянные носилки.
«Недострой, – понял Леший. – Серьезный недострой».
Миша размеренно шагал впереди, и ясно было, что он неспроста рвался в этот сектор и хорошо знал, что находится дальше. Странно. Ни один «знающий» никогда не упоминал об этом месте!
Леший посветил через спину напарника. Яркий луч выхватил незакрытые двустворчатые ворота, мазнул по гофрированной стальной облицовке тоннеля и растворился в сотнях метрах непроглядного мрака. Черт! Под землей просто не бывает таких огромных пространств!
– Осторожно, дружище! – пророкотал густой голос Миши. – Не свались…
– Но-о-о! Ще-е-е! И-и-и-сь! – гулко отозвалось эхо.
Леший посветил под ноги. Перед ними открывалась отделанная сталью и бетоном бездна. В нее спускались зигзаги металлических лестниц, железные фермы, какие-то трубы и кабели. Диггеры оказались на краю неогороженной стройплощадки, точнее, на первом этаже недостроенного многоэтажного дома. Только вывернутого наизнанку и уходящего вниз. Раз, два, три этажа… Ниже бетонные перекрытия, а сколько этажей под ними, можно только догадываться…
– Ни фига себе! –
– Не знаю, – безразлично ответил Миша.
– Спустимся, посмотрим?
– Зачем? – Миша уверенно двинулся по довольно широкой галерее. – Лучше обойдем вокруг и двинемся на запад…
Значит, он надеется найти тоннель, ведущий из Кремля. Что ж, вполне возможно… Если это бомбоубежище для политических небожителей, то такой тоннель обязательно должен быть. Другое дело, удастся ли через него пройти…
Слева разверзлась пропасть, справа располагались какие-то помещения: залы, коридоры, отсеки. Голые стены, бетонные полы, торчащие из стен и с потолков провода. Как квартиры, проданные застройщиком в состоянии «стройварианта»: вроде готовы, а еще строить и строить…
В одном отсеке Миша прихватил кирку, а Лешему дал лопату.
– Зачем? – спросил Леший.
– Пригодится, – как всегда коротко ответил Миша.
В конце галереи действительно оказался широкий и высокий тоннель, ведущий на северо-запад и заметно поднимающийся вверх. Но пройти по нему удалось только сто метров: ход перекрывала массивная кованая решетка.
Мишу это не очень огорчило. Он прошелся взад-вперед, потом достал из своего рюкзака ленту, похожую на ту, которой недавно прожег дверь, но только красного цвета. По только ему известным признакам выбрал нужное место и наклеил на бетонную стену большой красный квадрат. На этот раз они ушли далеко, завернули за угол, по настоянию Миши заткнули уши и открыли рты. Взрывная волна взметнула пыль по всему тоннелю и с грохотом выбросила белесое облако в галерею, будто кто-то выстрелил из пушки.
Леший был уверен, что тоннель завалило, но оказалось, что основная энергия взрыва ушла в толщу бетона, проломила его и пробила большое углубление в грунте.
– Вот видишь, инструменты и пригодились, – усмехнулся Миша. – Нам надо прорыть примерно три метра…
И на этот раз он не ошибся. Через два с половиной метра кирка ударилась в старинную красную кладку.
Политические небожители: депутаты, делегаты, министры, даже руководители ветвей власти, даже председатель правительства, да что там – даже сам Президент! – все они, в отличие он настоящих, небесных небожителей, потребляют пищу, пьют воду и более крепкие напитки, которые перерабатываются организмом и должны выбрасываться наружу в виде отходов жизнедеятельности. И в момент этого самого выбрасывания представители государственного олимпа ничем не отличаются от какого-нибудь сантехника дяди Пети или кремлевского электрика Ивана Ивановича.
И хотя у высших руководителей существуют изолированные, богатые, чистые, дезинфицированные, дезодорированные и тщательно охраняемые туалеты, их испражнения все равно, пробежав по элитным трубам, попадают в общую канализацию.
Со времен Иоанна IV благородные кремлевские нечистоты вытекали в смердящий мир простолюдинов по каналу, сложенному из твердого красного кирпича в толще Боровицкого холма. Ни сам подозрительный и осторожный Грозный, ни наводящий ужас Малюта Скуратов не озаботились поставить поперек какую-нибудь решетку. Скорей всего потому, что в те времена даже малое баловство не поощрялось: за воровство вполне могли руку отрубить, а за противогосударственный умысел – четвертовать, сжечь или заживо кожу содрать. Так что никакому татю и в голову не могло прийти тайно лезть в Кремль!