Спасти шпиона
Шрифт:
Но куда на красавце и умнице «кайене» сейчас ехать? Манежная площадь забита машинами, Тверская стоит. А в два заседание кафедры. В половине четвертого – спецкурс по староанглийскому эпохи Альфреда Великого. Всего девять студентов, но приходится заниматься и этой ерундой, чтобы сохранить видимость борьбы за часы учебной нагрузки, за место под преподавательским солнцем. Коллеги нахватали по четыре-пять спецкурсов и хотят еще, а выделяться из общей массы никогда не следует…
И на фиг ей вообще нужен этот институт? Сейчас бы пообедала в «Метрополе» и не торопясь поехала домой… Просто
Без двадцати два, сопровождаемая заинтересованными взглядами студентов и институтских мужчин, она зашла на кафедру иностранных языков. Доцент Богуславский встал навстречу, щекоча кожу усами, старомодно приложился к ручке и помог снять куртку, а старший преподаватель Олег Сергеевич повесил ее в переполненный шкаф. Профессор Добрюхин поздоровался со значительной улыбкой, кто-то из молодежи быстро принес стул, кафедральные дамы – эти завистливые серые мыши, хотя и улыбались, как могли мило, но кисло разглядывали Светин наряд и красивое лицо.
– Итак, на повестке дня подготовка к зимней экзаменационной сессии, – привычно пробубнил Добрюхин. – Работа с отстающими, готовность методических материалов, переработка экзаменационных билетов…
В институте никто не догадывается, из каких источников питается страсть доцента Мигуновой к моде «от кутюр». Самая распространенная версия – богатый любовник. Учитывая ее внешние данные, официальную зарплату мужа-полковника и приблизительную стоимость скромного платья от Альберта Феретти – версия идеальная.
Чужие успехи – подлинные или мнимые, зовут к их повторению. Завкафедрой Добрюхин, осторожно используя служебное положение, пытался добиться ее благосклонности смешными перспективами выгодной учебной нагрузки и перевода на должность профессора, но был остановлен столь же уверенно и жестко, как наступающие на Москву немцы.
Импозантный сердцеед доцент Богуславский тоже давно вел галантную осаду, но скорей по инерции, ибо уже понял ее бесперспективность. Преподавательская и аспирантская молодежь ограничивалась немым обожанием. Кафедральные дамы, сгорая от любопытства, заводили разговоры с прозрачными намеками, но Света их не поддерживала, а на прямые вопросы только загадочно пожимала плечами.
– Иванников и Спиридонова вообще не знают ни немецкого, ни английского, – скорбно жаловалась кутающаяся в старомодный платок доцент Кукшинская. – Индивидуальные консультации они игнорируют…
Каждый раз, проходя по коридорам института, видя вывернутые шеи дородных педагогов, стряхивая с себя жадные, то ли целующие, то ли кусающие взгляды, Света думала, что надо мимикрировать, слиться с толпой, и даже обещала себе в следующий раз явиться в добротном пальто Дзержинской швейной фабрики и сапожках Казанского промкомбината. Но, конечно же, это было невозможно: очень часто прямо из храма науки она отправлялась на новую выставку в Третьяковку, или в театр, или на сугубо закрытый элитарный прием…
Возможно, кто-то из коллег догадывался о ее двойной жизни: Света ведь не соблюдала правил конспирации. Внимательный читатель гламурных журналов мог обнаружить ее фото на
– Значит, так, принимаем решение установить двухнедельный срок для отработки пропусков и неудовлетворительных оценок неуспевающими студентами, – начал подводить итоги Добрюхин, и тут у Светы завибрировал телефон.
На дисплее высветился номер Катранова. Вот оно! Рыбак дождался важной поклевки…
– Извините, пожалуйста, я на минутку выйду, – обратилась она к Добрюхину и, не дожидаясь разрешения, выскользнула в коридор.
– Слушаю.
А они ведь наверняка тоже слушают – если не ее, так его, разве не так? А скорей всего – оба телефона на контроле…
– Здравствуй, Светик! – напористо поздоровался Игорь с теми особыми интонациями, которые обычно вызывали у нее желание как можно скорее закончить разговор. Но не сегодня.
– Здра-а-авствуйте, товарищ по-о-о-лковник, – нараспев сказала она, вроде невзначай добавив в голос чувственности и расположения. – Чему моя скромная особа обязана вниманием такого занятого человека?
– Ну, перестань! Тебе не надоело надо мною издеваться?
– Я еще не решила, хи-хи-хи…
– Решай, Светочка, решай, по-моему, давно пора…
– Во-о-от даже как? Давно? Я просто растеряна. – Она никогда не разговаривала так с мужчинами и сейчас ощущала себя полной дурой. Неужели и Катран это понимает?
Но Катранов явно ничего такого не понимал. Умудренный жизнью и службой полковник особо режимных войск вел себя, как глупый окунь, клюнувший на полудохлого червяка и азартно заглатывающий его, словно стремясь поскорее сесть на крючок.
– Давай пообедаем сегодня вместе! Ты давно обещала…
– Неправда-а-а… Хи-хи-хи… Я только обещала подумать!
– Конечно. Я так и говорю, – голос Катрана начал утрачивать искусственную бодрость. Очевидно, он был готов к тому, что этот звонок, как и все предыдущие, закончится ничем. Зря он так быстро тушуется… Как говорил давний наставник Алена дядя Коля: «Кто робко просит – сам отказу учит!» А ведь верно говорил, вся жизнь подтвердила…
– И что ты надумала? – Теперь в голосе полковника начала отчетливо прорезаться скрытая усталость. Он уже готов капитулировать и попрощаться.
– Ну-у-у, пожалуй, я соглашусь…