Спасти СССР. Манифестация II
Шрифт:
Для меня – не особо. «Brainsurfing – forever!»
А вот судя по нескладным движениям катастрофически краснеющих парней, эта тетка - большой оптимист. Научить ботаников-заучек и вальсу, и диско за десять часов…
– Танцуешь? – остановилась тренер около меня.
– Подтанцовываю… - скромно потупился я.
– Отлично! – обрадовалась она и потащила меня с русоволосой девушкой на середину зала, – идите сюда, буду показывать на вас. Приглашай Олю. Вот! – тренерша обернулась к парням, указующе воздев к небу палец. – Обратите внимание, ручки мягкие. Не надо
Она склонилась над бобинным магнитофоном, вдавила тугую клавишу и из колонок грянул отвязный «Би Джиз».
Мы с минуту перетаптывались, потом я воровато оглянулся, увидел спину тренерши и тихо предложил девушке:
– Давай с верхней сменой?
Крутанувшись, поменялись местами…
…Я не знаю, что это было. Возможно, то самое, что порой туманно называют «химией». Но мне точно запомнился тот чудесный миг, когда весь мир стал другим.
Мы и до этого танцевали с Олей на твердые «5.6, 5.6, 5.7…», но как-то стандартно, заученно, словно исполняя обязательную программу. Я ловил ее взгляд, а она старательно отводила глаза. Даже моя рука на тонкой и сильной девичьей талии лежала платонически небрежно.
И тут в Оле всё разом изменилось, словно что-то, до того отсутствовавшее, вошло в нее, вошло и воплотилось. Как будто немое тело вдруг обрело язык, язык движений - и звучно заговорило на нем.
Глаза… В Олином мечтательном взгляде угадывались зов и томленье. В кого она перевоплотилась?.. В себя? Или в принцессу? Тогда мне пора становиться принцем…
А девушка танцевала так самозабвенно, так безбашенно, так обжигающе темпераментно, что я снова почуял зов мечты.
– Ты меня понял! — сказала она под конец, стоило угаснуть крайним нотам.
Прикосновение-обещание…
Оля рассмеялась, чуть вздергивая подбородок, смех выплескивался из ее горла хрустальным фонтанчиком.
Мы разошлись и поклонились друг другу. На девичьих губах расцвела почти блаженная улыбка - там был и каприз, и бережно накопленная нежность, и маленькие вспышки хулиганства.
Оля не прошла короткую дорожку шагов, удаляясь, а продефилировала, воздушно и легко, и цокот каблучков болезненным эхом отзывался в моих семенных канатиках.
Обернулась, лукаво взглянула - и я потек к ней, даже не вслушиваясь в музыку, простым прямым шагом. Как вода.
Да и разве важно, как я двигаюсь, если мы смотрим друг другу в глаза? Воистину, язык тела красноречивее слов.
Соприкоснувшись лишь запахами, распаренные танцем, довольные, мы одновременно оценивающе посмотрели друг на друга, а потом понятливо улыбнулись. Начался медленный танец - Оля уютно расположила голову на моем плече. Мы, покачиваясь, неторопливо плыли по волнам музыки, и я нежно поглаживал девушку по талии и чуть ниже. Ближе к финальным аккордам Олина голова, лежащая у меня на плече, шевельнулась, и сухие губы, касаясь уха, сладко прошептали:
– Мне сегодня можно...
Сами слова, безобидные, ничего не значащие слова произносятся
Я молча взял Олю за руку, и наши пальцы цепко сплелись.
Глава 9
Среда, 21 июня. Вечер
Черноголовка, Институтский проспект
Снаружи Дом ученых напоминал обычный районный кинотеатр - даже огромное мозаичное панно «Лицо мира» не исправляло первое впечатление. А вот внутри…
Внутри, будто отмечая праздник непослушания, пускались на волю наивные прихоти, задавленные суровой идеологией.
В переполненном зале гремел рок-фестиваль.
Младшие научные сотрудники, помятые битники, уставшие от своего напыщенного бунта, и стареющие «дети цветов» никак не могли усидеть – они постоянно вскакивали, орали и свистели, хлопали в ладоши над головой или победно вскидывали руки.
«Рок навсегда!»
Церемонно занять места в партере было немыслимой затеей – мы с Олей устроились на высокой ступеньке в проходе. Сцена отсюда виднелась прекрасно – и ладно. А джинсам полагается выглядеть потертыми…
– Хорошо? – выдохнул я в Олино ушко.
– Очень! – счастливо засмеялась девушка.
Вышла долгожданная четверка «Россиян» - и знатоки застонали:
– Ух, Жора Ордановский здесь! Клёво!
– О, узнаю басиста! Это Сэм! Ну, даст сейчас…
– М-м… Ударник в тени…
– Да они меняются чуть ли не каждый день!
– Вроде Жека Могулов… Он!
Мгновенье тишины… Сэм рванул басовую струну – и понеслось!
Могучая вибрация рвалась из огромных черных ящиков, резонируя с трепетом тысячи простых безгрешных душ. А я сидел и завидовал их детскому упованью на то, что искусство изменит мир.
«Да поможет нам ррроккк!» – звук физической мощью давил из колонок, и обожженные внезапным прикосновением к свободе прихиппованные девочки вокруг искренне, отчаянно, до всхлипов верили в это. Дрожь пронзительного откровения волнами прошивала зал, сладостно единя всех.
Черногривый Ордановский буревестником метался по сцене, артистично умирая и воскресая на глазах секущей любую фальшь публики. Щедро вливаемая в микрофон энергия выламывала в стене обрыдлой повседневности брешь за брешью и, казалось, уже можно творить свою жизнь поперек законов внешнего мира.
Восторг пьянил, и тысячеголовое существо в экстатическом порыве выдыхало вслед за солистом: «Окна открой, впусти ветер»!
Упал последний фуззовый гитарный рифф, и зал, вскочив, завопил неистово, заголосил на тысячу ладов. Я вместе со всеми безжалостно отбивал ладони и орал до хрипоты, а потом с неожиданной ревностью уловил, что Оленька провожает уходящего Ордановского вожделеющим взором. А, впрочем…
Да, вся лучшая половина зала смотрела в Жорину спину именно такими глазами! Я притянул послушную талию поближе, и ткнулся губами в ухо: