Спасти СССР. Манифестация II
Шрифт:
– Соколов, где тебя носит?! – рассерженно бубнил он.
– За тобой машину прислали, ждет тебя уже час! Сам академик Канторович звонил, ты на семинаре в шестнадцать часов должен выступить. Через два часа! Бегом в машину!
Я бросился к «Волге», затем остановился, оборачиваясь:
– А назад как? Довезут?
– Да нет, какой смысл? – пробурчал руководитель.
– Завтра ничего особого важного тут не будет, сворачиваемся. Так что выступишь - и на ночной поезд в Ленинград! Вещи твои мы уже загрузили, не беспокойся…
Я
Но внутри было пусто, словно выметено.
Мне стало всё равно.
Тот же день, позже
Москва, Новокировский проспект
«Волга» катила и катила. Пожилой водитель изредка поглядывал на меня с плохо скрытым удивлением – видимо, еще не приходилось подвозить столь юных «консультантов».
А я бездумно смотрел за окно, с прежним равнодушием провожая глазами рощи, дома, людей. Какая-то часть души все еще брыкалась, требуя донжуанских безумств и порывов, но лишь плотнее сжимались губы.
«Обойдешься, Дюша! – зло насмехался я. – Что для тебя важнее – личная жизнь или спасение СССР? Вот и сиди! И молчи!»
И мне тут же приходилось жестко скручивать совесть с ее нытьем и позывами. Разве не мог я крикнуть: «Остановитесь!», выпрыгнуть из машины – и бежать к Олиной общаге? Мог.
Мог послать всё на несколько пряных букв, наплевать на олимпиаду, на Канторовича с его семинаром, на карьеру математика! Ради кого? Ради одной сероглазой девчонки?
«Ты же сам никогда не простишь себя за подобный выбор! – жестко отчитывал я скулящую натуру. – А потом всё свое раздражение перенесешь на Олю – кого же еще винить в собственной дурости! Да и будет ли у вас это «потом», у школьничка с гимнасточкой?»
Закостенев в одной позе, я с облегчением откинулся на мягкую спинку – фырчавшая «волжанка» проезжала московскую окраину.
Сарказм судьбы… Мне уже доводилось загодя переживать, представляя всякие поганые ситуации, когда вставала бы проклятая проблема выбора – между долгом и любовью.
И что ты выберешь, Дюш? Смутное чувство Томы или стабильность сверхдержавы, благополучие советского народа? А? Или, может, пожертвовать безупречной преданностью Мелкой?
Так я думал когда-то. Мучался, рефлексировал… А жизнь, эта великолепная негодяйка, сотворила иную гадость. Мою потерю звали Олей…
– Приехали, - впервые заговорил шофер, притормаживая.
– Спасибо, - разлепил я губы.
Меня высадили у Главного вычислительного центра Госплана. Для него выстроили особое двенадцатиэтажное
Завидев «Волгу», к ней поспешили двое представительных мужчин. Канторовича я узнал сразу, а затем и услышал его громкий раскатистый голос:
– Андрей! Наконец-то!
– Простите, Леонид Витальевич, - залопотал я.
– А, пустое! Знакомьтесь, Андрей, - Канторович развернулся к вальяжному, но скромному человеку, с искренним любопытством присматривавшемуся ко мне. – Лебединский, Николай Павлович, начальник ГВЦ и зампредседателя Госплана!
– Андрей, - пожал я протянутую руку, сухую и костистую.
– Очень приятно, - тонкие губы Лебединского даже не думали изгибаться, но некая внутренняя улыбка осветила его лицо. – Прошу! – он сделал приглашающий жест, и первым зашагал ко входу.
– Так семинар будет здесь? – вежливо поинтересовался я.
– Семинар? – чуть вздернул брови Канторович. – Ну… да, можно и так назвать. На мой взгляд, именно здесь ваш алгоритм, Андрей, способен принести максимум пользы!
Войдя в гулкий вестибюль, Леонид Витальевич взмахнул рукой:
– Именно здесь внедряли первые в мире АСПР - автоматизированные системы плановых расчетов, и тут сложился воистину мощный коллектив из сильных математиков, умелых экономистов и опытных технологов!
Посмеиваясь, Лебединский развернулся к нам.
– Ну, как раз экономистов у нас набиралось тогда едва ли человек двадцать, - туманясь, вспоминал он, - да и то их делили на «асушников» и «модельеров» - тех, кто описывал практику плановой работы в экономико-математических моделях. А вот в отделе математиков уже в семьдесят первом работали, скажу я вам, весьма зрелые программисты, вроде Димы Лозинского – помнишь, Лёня? Лозинский сработал тогда первый советский антивирус - Aidstest!
Мы поднимались с этажа на этаж, иногда пользуясь лифтом, чтобы не запыхаться в кружении лестничных пролетов. Главный вычислительный центр жил своей непонятной, но напряженной жизнью – механический стрекот, жужжание, тихий гул наплывали со всех сторон.
Машинистки в три смены набивали или, как они выражались, тайпировали данные на перфокарты и перфоленты. Техники-«ленточники» обслуживали запоминающие устройства на магнитных лентах, «дисковики» занимались дисковыми ПЗУ, «кроссовики» тянули кабели связи, а «центровики» отвечали за сами ЭВМ.
Десятый этаж был особо охраняемым – здесь обсчитывали планы для оборонки.
– В дни работы над секретными расчетами, скажу я вам, выставляется усиленная охрана, - вполголоса говорил Лебединский, - а вокруг ГВЦ стоят машины со спецоборудованием - глушат исходящую информацию…
Меня провели в операторскую, отгороженную от машзала стеклянной стеной. Было прохладно, и уютно, как-то по-домашнему - здесь стояла плита, холодильник и даже раскладушка.
Перехватив мой взгляд, Николай Павлович развел руками: