Специальный корреспондент
Шрифт:
— А гемайны? — Рафаэль и вправду был заинтересован.
— Гемайны дали бой. И лаймы умылись кровью, и подписали Покетский договор, согласно которому не продвигаются далее, чем на пятьдесят верст от побережья. И до сей поры договор соблюдался. Но кого после Великой Войны интересуют старые договоры, верно?
Рафаэль задумчиво кивнул.
— Я возьму почитать? Не очень ясно, как во все это вписываются туземцы...
— Нет проблем, читайте! Тотзиенз, Год сиен йо!
— Да, да... И вам всего хорошего.
Он уже закрыл дверь,
— Я чего заходил-то! Вы фехтуете?
— Э-э-э, что?
Оказывается, всё то время пока мы лупцевали друг друга бамбуковыми палками и скакали по палубе, изображая записных дуэлянтов, за нами наблюдал капитан.
— Я вижу, вы пообвыклись, — проговорил он, спускаясь по лестнице, — Недурно, недурно... В каком вы звании?
Рафаэль внезапно вытянулся во фрунт:
— Корнет второй сотни третьего Горского кавалерийского полка!
— Капитан второго ранга Тулейко, до недавних пор командовал монитором "Отважный"... Теперь вот — здесь пригодился, — Тулейко повернулся ко мне, — А вы? Вы где служили? В каком звании?
— В пехоте... — буркнул я и перехватил бамбуковый дрын обратным хватом, — Господин Мастабай, мы на сегодня закончили?
Рафаэль удивленно глянул на меня, а потом по своей привычке пожал плечами:
— Наверное. Есть у кого-то еще желание попрактиковаться? — обвел он глазами собравшихся на палубе зрителей.
Кавалерист — он и на корабле кавалерист. А я-то гадал, какого черта он не стал прекращать тренировку после того, как собрались зрители... Для меня их внимание было как мертвому припарка — вроде и плевать, а вроде и нелепо как-то. А корнет — красовался. Третий Горский полк был сформирован уже после того, как лоялистов загнали наЯнгу, и пороху они, почитай, не нюхали — горячую южную молодежь использовали для отлова мелких банд и патрулирования дорог. А гонору-то гонору... И морская болезнь его не берет, зар-раза.
Качка усиливалась, и меня опять прихватило. Господи, напиться, что ли? Или на корабле — не положено?
Я как раз избавлялся от тщетной попытки пообедать, привычно скорчившись над фальшбортом, когда увидел на бескрайней водной глади нечто чуждое. Осознание пришло секундой позже:
— Человек за бортом! — заорал во всю глотку я.
Несчастный дрейфовал по волнам на половинке двери, ей-Богу! Ко мне в мгновение ока подбежал один из матросов и глянул туда, куда я указывал.
— Человек за бортом!!! — с утроенной силой заорали мы вдвоем.
Всё вокруг пришло в движение: команда забегала, пассажиры сгрудились у борта, на воду спустили шлюпку, полдюжины матросов и молодой мичман живо оказались внутри и мощными взмахами весел стремительно приближались к потерпевшему бедствие.
Он пришел в себя, и, увидев корабль и лодку, замахал рукой. Его сняли с обломка двери, и шлюпка быстро догнала легший в дрейф "Гленарван". Матросы при помощи
— Обезвоживание, крайняя степень утомления... Оставьте парня в покое на пару часов, напоите — и он будет в норме и сможет ответить на ваши вопросы,— сказал медик капитану.
Тулейко обвел тяжелым взглядом команду, и матросы мигом бросились по местам. Первый после Бога, а как же?
Меня живо интересовала судьба этого бедолаги — всё же именно моим приступам морской болезни он был обязан своему спасению, и потому я места себе не находил и выхаживал перед лазаретом. Мне чуть не прилетело дверью по лбу, когда оттуда вышел капитан.
— Офицеры, общий сбор! — негромко, но зычно провозгласил он, а потом добавил: — Вы с господином Мастабаем тоже можете поприсутствовать.
Назревало что-то интересное. В кают-компании было тесно от флотских, мы с Рафаэлем смотрелись там как настоящие белые вороны.
— Господа, Савский Рог снова стал прибежищем для пиратов. Этот молодой человек — единственный спасшийся с парохода "Буссоль". Чертовы каннибалы атаковали их ночью, на своих клятых катамаранах... Парня зовут Джек Доусон, он из Колонии, служил корабельным плотником — и тащил отремонтированную дверь в капитанскую каюту... На ней и спасся, сиганув в океан. Бог знает, сколько еще человек живо — по его подсчетам прошло не больше пары дней с момента атаки.
— Он сможет подсказать место, где оставил "Буссоль"? — спросил старший помощник.
Этот дядька был подстать капитану, такой же величественный и грузный, только вместо бакенбард у него была полноценная борода.
— Устье реки Дауа, — ответил Тулейко, — Какие будут предложения, господа?
По морскому обычаю первым говорил самый младший, мы с Рафаэлем права голоса не имели. Слово взял тот самый мичман, который принял непосредственное участие в спасении Доусона.
— "Гленарван" — имперский корабль, господа. Мы не потерпим пиратства и каннибализма.
Молчаливое одобрение было ему ответом. В таком же ключе высказывались и остальные флотские, и мне нравилась их решимость и вера в собственные силы. Мы — имперцы, и точка. Где мы — там порядок, безопасность, уверенность в завтрашнем дне. Как можно поднимать каждое утро на мачте штандарт с орлом, если сейчас проплыть мимо творящейся дикости?
Капитан Тулейко был явно доволен.
— Меняем курс, господа! Направление — на берег, к устью реки Дауа!
Идея была очень простой — подойти к берегу в темноте и сделать вид, что на "Гленарване" серьезные проблемы, чтобы приманить пиратов. Откуда-то из трюма притащили несколько листов жести, какие-то старые тряпки, смоченные в мазуте, деревянную рухлядь — и развели костёр прямо на палубе. Огонь был небольшим, он больше чадил — и смрадный черный дым окутал клипер от носа до кормы.