Спецназ ГРУ. Пятьдесят лет истории, двадцать лет войны.
Шрифт:
И снова мы в воздухе. Около 18.00. зашли с севера на двух тысячах и упали на «бреющий», идем меж гор.
Перед вылетом комбат уточнил задачу: «Если кого-то встретите на дороге (имеются в виду транспортные средства „духов“) — бейте, собирайте трофеи и домой. Раз уж нашумели, то не до засады». Идем на пределе высоты. Горы, глушат звук, поэтому нас слышно только когда видно. «Духам» деться будет некуда когда они нас увидят.
Выходим к дороге с севера. По ней ползет грузовик из тех, что в Афгане зовут «барбухай». Услышав и увидев нас, моджахеды начинают разбегаться от машины, пытаясь укрыться в глубоком сухом русле, проходящем параллельно дороге. Я оборачиваюсь, вижу ошалевшие глаза Асташкина, — который вопрошающе кивает: «Что делать?». Ору: «Мочи!». В критической
Ох уж этот Асташкин! Он сажает вертолет не как обычно в 300—400 метрах от автомобиля, а приблизительно в полутора тысячах, может быть, чуть ближе. В этой ситуации дорога каждая секунда. Оставив у вертолета пулеметчика для прикрытия, выскакиваем налегке — у автоматчиков только нагрудники, у пулеметчиков только то, что в пулемете. Поскольку собирались высаживаться для засады, радиостанция «Ромашка» для связи с авиацией лежит в ранце. В горячке не до нее. Бежим к машине. Вместе со мной бежит ответственный за наше десантирование старший лейтенант Леха Рожков — мой давний сослуживец. Леха — парень ответственный, он посылает одного из радистов рядового Соколова за радиостанцией «Ангара» для связи с центром и просьбой к летчикам подлететь поближе.
У машины вступаем в короткий бой с «духами», а на тех, кто укрылся на высотке в трехстах метрах, наводим авиацию, обозначая цель трассирующими пулями. «Крокодилы» — парни смышленые, они начинают работать по нашим целеуказаниям. Тем временем досматриваем машину. В кузове лежит 82-мм миномет китайского производства и мешок с минами и дополнительными зарядами. Недурно! Миномет в батальоне еще никто не брал. Сгружаем это все с машины. Под машиной находим заряженный РПГ-2 также китайского производства.
Прибегает Соколов и передает, что летчики просили поторопиться, ему же сказали станцию не брать, так как они все равно нас дождутся. Подлететь же ближе нельзя, так как уже темнеет, и, взлетев, они не смогут сесть. Все это, конечно, сказки. Просто «вертушка» села за бугром и при любом раскладе «духи» в нее не попадут.
Торопясь, начинаем отход. Ухожу последним, подрывая гранатой двигатель машины. Бойцы, потея, тащат трофеи, до бугра осталось метров двести пятьдесят, а там еще с полкилометра до вертушки. Рожков дергает меня за рукав и тычет пальцем в небо — четыре наших «вертушки» поднялись уже примерно на 1000 метров и продолжают набирать высоту. Очевидно, что мы им ни к чему. Обозначаю себя огнями, запускаю сигнальные ракеты — все тщетно, «вертушки» уходят. Нас бросили.
Лихорадочно начинаю соображать, что делать. До батальона около 70 километров, между нами печально известная «Кандагарская зеленка», а до нее еще километров тридцать пути по территории, полностью контролируемой «духами», которые уже, кстати, поняли, что нас бросили. Занять близлежащую высотку и принять бой? Патронов у нас осталось минут на 15-20 хорошей войны, половину того, что у нас было, мы расстреляли. Выход один — уходить. Но куда? Бросаем мешок с минами, сейчас он обуза. Так как гранат мало, даже не минирую его, что обязательно сделал бы в любой другой ситуации. Миномет и гранатомет бросать жалко. Хоть ситуация и пиковая, все же хочется верить в удачу.
Решение проблемы находит Леха. Он предлагает идти на водохранилище Аргандаб, там находится афганская зенитная батарея. И хотя ни я, ни Леха никого там не знаем, есть надежда на успех. Совсем недавно две наши группы работали оттуда как с базы. До батареи по прямой около двадцати километров, а через горы выйдет все двадцать пять-тридцать, но деваться некуда — на хвосте «духи».
Перекладываю одну из гранат в карман на крайний случай. Леха откалывает старлеевские звездочки от «афганки»«. Как он поясняет, чтобы над офицерским трупом не глумились. Мысли в общем мрачные. Вместе с Соколовым ухожу
За двадцать километров, которые мы преодолели за пять часов, мы присели лишь трижды, два раза по минуте и один раз на пять. Воды нет. Хорошо, что бойцы захватили из кузова машины три граната. По-моему, я еще так быстро никогда не ходил. За все время лишь раз нарвались на кишлак в ущелье, но быстро отвернули в сторону — хотя мы были на горе, пес в кишлаке нас учуял и провожал с лаем примерно километр.
Но вот горы кончились, уже видны огни зенитной батареи. До нее не более пяти километров. От преследования мы уже давно оторвались, но проверять, так ли это, у меня нет ни малейшего желания. Счастливые, выходим к батарее по дамбе Аргандабского водохранилища, запускаем сигнальные ракеты. Я по-русски, а боец-таджик на фарси орем до посинения: «Это мы, „шурави“, не стреляйте!». В ответ невнятные вопли аскера, по-моему, он обкурился чарса. Мы вопим дуэтом, а в ответ нам длинная очередь трассерами из счетверенного ДШК. Град трассирующих пуль калибра 12,7 мм проносится над нами, как рой светящихся, зло гудящих шершней. Вовремя успели упасть.
Лишь к утру мы выясняем отношения с командованием афганских зенитчиков. Разобравшись, наконец, кто есть кто, нас принимают как гостей, офицеры приглашают за свой стол. Ребят тоже кормят, но отдельно. Едим с Лехой очень сдержанно. Дело в том, что, когда наши группы работали с этой батареи как с базы, командира группы Гусева и переводчика Богдатьева недели три кормили пловом с каким-то странным привкусом. Только в самый последний день перед эвакуацией они наконец узнали тайну этого привкуса. Оказывается, это был плов с крысиным мясом. Тайна раскрылась, когда они случайно забрели на продовольственный склад. Там над мешками с рисом и мукой висели свежеободранные крысиные тушки, их шкурки валялись рядом. Самое смешное, что сразу после этого ребят пригласили на прощальный ужин. За столом они переглянулись, рассмеялись и начали наворачивать пресловутый плов — не обижать же хозяев. К счастью, меню сегодня постное.
После завтрака связываемся по афганской Р-109 с аэропортом Кандагар и просим передать нашему комбату о месте нашего нахождения. С батареи мы видим, как нас ищут «вертушки». Связываемся повторно, но лишь к обеду нас наконец эвакуируют. За штурвалом вертолета опять Асташкин. С большим трудом удерживаю Леху, потомственного казака, у которого кулак с асташкинскую голову, от смертоубийства. А зря. Мы еще не знали тогда вторую половину этой истории.
Разгружаемся на аэродроме Кандагар. Нас встречает комбат: «Нашлись пропащие!». Но вот у него округляются глаза, он ошалело смотрит мне за спину, где из «вертушки» вытаскивают миномет и гранатомет. Когда же до него доходит, что это трофеи, которые мы даже в критической ситуации не бросили (а надо отметить, что такие случаи в других частях, как правило, заканчивались трагически), с его уст срывается восхищенное: «Ну, жлобы!». Жлобы не жлобы, а миномета до нас в батальоне никто не брал, как никак — тяжелое оружие.
В роте узнаем вторую половину истории. Когда Асташкин решил нас бросить из-за того, что темнеет, и он не сможет взлететь, он дал команду ведомому сесть (значит можно не только взлетать, но и садиться) и высадить вторую половину группы. Бойцов буквально пинками вытолкали из вертолета, который сел за бугром, разделявшим нас. Соответственно, нас они не видели, а мы их. Хорошо, что группа состояла в основном из опытных разведчиков и сержантов. Сержант Козлаускас принял на себя командование и решил занять круговую оборону на одном из холмов у дороги. Ребята быстро окопались, развернули АГС-17 (они-то высадились со своими ранцами в отличие от нас).