Спецотдел
Шрифт:
«Ты меня видел? Какие девушки после месяца в коллекторе?»
«Если будешь достаточно милым и жалобным, то тебя пригласят домой, там и примешь душ».
От-вра-ти-тель-но!
Почему-то все варианты, предлагаемые подселенецем, оказывались один другого хуже. У них явно разные представления о возможных целях и приемлемых средствах.
«Не будь ребёнком: ты же знаешь, что нельзя принимать только те решения, которые тебе нравятся, — раздражённо заметил Фридрих. — Пора выходить из подполья. Скоро месяц, как ты сбежал, а люди
«И что потом? Ну вот найдём мы девушку — что дальше?»
«Тебе нужны новые документы. С новым паспортом начать новую жизнь будет проще. Можно перебраться через границу…»
«Её сейчас получше охраняют, чем в твоё время», — хмыкнул Кирилл.
«И всё же можно и взятку дать, и договориться, и убить кого-нибудь… Варианты есть, было бы желание!»
«Если убить пограничника, то поиски будут ого-го какие! По всему миру!»
«То-то и оно! Так что лучше заполучить чужой паспорт — и жить станет спокойнее. Я сначала думал поискать тех, кто сможет вывести тебя на каких-нибудь фармазонов — не вымерли же ещё небось?»
Надо же, кое-кто жаждет править миром, но, кажется, больше разбирается в законах социальных низов, чем в большой политике.
«Всему своё время! — одёрнул носителя Фридрих. — Но искать придётся долго и, главное, бесследно это сделать не получится. Поэтому лучше взять настоящий. В морге можно. Или в органах ЗАГС. Внушить одной сотруднице, что паспорт очень-очень нужен, — и всё будет».
«Нет, не будет. Списанные документы всё равно вносят в базу данных».
«А мы не дадим внести!»
«Родственники покойного могут шум поднять. Особенно если наследство будут делить… там много документов всяких надо».
«Тогда найдём более-менее подходящего парня и украдём! Он себе новый сделает, а у нас останется его дубль».
«Который тоже тут же внесут в базу данных. Первая же проверка покажет, что он краденый».
Фридрих засомневался, но Кирилл объяснил ему, как работает система проверки документов. Подселенец ещё немного поспорил, в силу скверности характера не желая признавать чужую правоту. Но в конечном итоге сдался.
«Ладно, — сказал он. — Тебе нужен настоящий паспорт, которого долго не хватятся. Надо экспроприировать его у кого-нибудь из алкашей».
«Во-первых, никто из них на меня не похож. Во-вторых, паспорт тут есть, мягко говоря, не у каждого».
«Не суетись. Расспросим, у кого есть паспорт».
«А потом они расскажут кому-нибудь, что я интересовался документами. Если паспорт пропадёт, кто-нибудь сопоставит эти факты».
«А вот чтобы этого не случилось, маргиналов мы перед уходом убьём», — почти ласково заявил Фридрих.
«Ты спятил?!» — Кирилл аж подскочил и взмахнул рукой, словно отгоняя сомнительное предложение подселенца.
Больно ударился запястьем о стену и раздражённо взялся растирать
«А в чём дело? Жалко маргиналов? — насмешливо спросил Фридрих. — Что-то раньше я не замечал за тобой такого человеколюбия! А в остальном — всё в порядке. Кто будет их искать? Никто. А они тебя запомнили. Так что с ними придётся покончить. Да ты не бойся: убивать людей не страшно».
Дело не в человеколюбии.
Просто нельзя, чтобы какое-то существо заставило его, Кирилла Ряскина, убить.
Так нельзя — и всё тут.
С этим надо что-то делать. Надо остановить его.
И в одиночку Кирилл, как бы умён он ни был, не справится.
Ему нужна помощь.
Болит ушиб. Болит голова. Но запястье сильнее. Рука. Помощь. А это идея, надо попытаться… так…
Сорок, одиннадцать, двадцать пять, четыре тысячи восемьдесят два. Девять. Тридцать три. Четырнадцать.
«Хватит истерить! — раздражённо вмешался Фридрих. — Каша в голове — это отвратительно. От чего ты пытаешься отвлечься? Я же знаю, что твой счёт — это попытка что-то скрыть от меня».
«Мне плохо, голодно, больно и страшно. Возможно, ты и правда довёл меня до истерики. Ты действительно хочешь, чтобы я потерял над собой контроль?»
Кирилл на секунду расслабился, позволяя страху, раздражению, отвращению и прочим эмоциям закипеть внутри.
«Я так устал… мне так плохо… я хочу есть… почему я тут? Я так не хочу… мне нужна еда… я хочу котлету… хочу борщ! У меня болит рука… я такой несчастный…»
«Фу!» — с отвращением выдал Фридрих.
«Именно так. Поэтому мне нужно иногда отвлекаться. И считать не по порядку прекрасно помогает. А возвращаясь к нашему разговору, вот, что я тебе скажу: методы расследования преступлений сильно изменились с тех пор, как ты попал в свой светильник. Никто не проигнорирует убийство трёх бомжей. Это привлечёт слишком много внимания».
«Тогда придётся организовать ещё и пожар, — отмахнулся Фридрих. — Огонь, я надеюсь, по-прежнему эффективен для уничтожения улик?»
В голосе существа отчётливо слышалась насмешка. Кирилл вдруг снова ощутил жуткое дыхание безумия. Что, если этот голос — порождение его собственного нездорового разума? Вдруг дебют шизофрении случился не у Серебряковой, а у него? Голос, подбивающий на убийство, что может быть прозаичнее для эдакого киношного психопата?
Но он, Кирилл, определённо не хочет убивать этих людей. Грязных, вонючих, деградирующих — но всё-таки людей.
Ему жаль их? Немного. Он свыкся с ними. Они по-своему заботились о нём. Они свободные люди и вольны выбирать, как им жить. Старый выбирал делиться с ним нехитрой едой, найденной в мусорных контейнерах. Кирилл её, конечно, не брал, но факт остаётся фактом. Витёк подкармливал собачонку, таскающуюся за ним хвостом. Тапыч ничего не выбирал, но его пассивная жизненная позиция всё же не давала ни Кириллу, ни его подселенцу права на убийство.