Спираль
Шрифт:
Лиам обливался потом. Липкая влага холодила кожу, вызывая неудержимый озноб.
Женщина наклонилась так близко, что ее лицо оказалось в дюйме от его собственного. От китаянки пахло древесиной и креозотом.
— Где вы прячете токсин, профессор Коннор? Не сопротивляйтесь. Вы, очевидно, уже поняли, что вас ожидает.
Орхидея постучала пальцем по экрану:
— Ваша внучка. Я буду пытать ее у вас на глазах. Не расскажете — она умрет.
С каким удовольствием он убил бы эту мразь! Больше всего на свете ему хотелось высвободить руки и вцепиться
Китаянка нажала клавишу, и на экране возникла новая фотография. Красный индикатор зашкалил.
Дилан!
— Если смерти внучки окажется мало, я займусь ее сыном. Вы думаете, что сможете спокойно наблюдать, как я пытаю вашего правнука? Думаете, вам хватит храбрости?
Нет, на такое у него храбрости не хватит. Но отдавать узумаки тоже нельзя. Выбор прост — да или нет. Либо признание, либо смерть родных.
Китаянка снова приблизилась.
— Даю одну минуту. Расскажете — все закончится. Вы умрете, но их я не трону.
Старый ученый отказывался принять выбор. Должен же быть какой-то еще выход! Его признание не спасет родных, он это ясно понимал. Самому тоже не избежать смерти. Но все-таки кое-что еще можно успеть. Придется помучиться, чтобы выиграть время, собрать в кулак всю твердость духа, на какую он только способен, и тогда, возможно, появится пусть слабый, но шанс нарушить ее планы.
Об остальном позаботятся другие.
— Десять секунд. Говорите!
Лиам приготовился. Сейчас начнется…
Истекли последние мгновения. Китаянка подняла руку и пошевелила пальцами. В желудке профессора вновь ожили ползунчики.
Лиам Коннор зашелся в крике.
День второй
ВТОРНИК, 26 ОКТЯБРЯ
Грибы и мы
3
Мэгги Коннор натянула на себя одеяло.
— Никого нет дома, — пробормотала она.
Стук в дверь не прекращался.
— Не стучи!
Тишина.
— Я все еще зде-е-есь… — раздался из-за двери детский голос.
Мэгги, с неохотой покинув теплое гнездо, медленно вылезла из кровати. От холодного утреннего воздуха голая кожа покрылась мурашками. Внучка профессора натянула джинсы и удобный, просторный светло-желтый свитер. Ей было тридцать три года, и она еще могла похвастаться превосходной фигурой, но только не перед сыном.
Мэгги подошла к двери и приоткрыла узкую щелку. Дилан попытался заглянуть внутрь.
— Грибы? — спросила мать наигранно-серьезным тоном.
— И мы! — ответил сын.
Мэгги, уже одетая, прошла в сердце дома — кухню — по длинному коридору мимо спальни Иветты (бардак да и только!), хиппи-лэнда Синди и чистенького светло-зеленого кукольного будуара Джозефины. Попутно она согревалась и втягивала носом густые ароматы. У стены рядышком стояли бок о бок два видавших виды холодильника. На правом красовалось намалеванное от руки желтое солнце. Левый покрывали разноцветные отпечатки ладоней соседок по дому. А еще в кухне обитали эльфы. Самый большой — статуя ручной резьбы из черного
Когда несколько лет назад встал вопрос о переезде в Ривенделл, [5] дело решили эльфы. Будущий сосед по дому Джастин сказал четырехлетнему Дилану, что эльфы наведываются из близлежащего леса. Джастин изучал экологию и эволюционную биологию. Из-за непослушной бороды и светло-каштановых косм его самого можно было принять за лесную нечисть. «Послушных мальчиков, — сказал Джастин Дилану, — эльфы охраняют, осыпают пряностями и алмазной пылью. Если поведешь себя как негодник — не будешь слушаться маму, много кричать, оставлять после себя грязную посуду, — эльфы и феи уйдут обратно в лес, и ты их никогда больше не увидишь». Через год Джастин закончил университет и переехал в Якиму, штат Вашингтон. Освободившуюся комнату заняла Иветта. Дилан стал в доме единственным мужчиной.
5
Ривенделл, или Раздол, — эльфийское поселение в книге «Властелин колец» Дж. P. P. Толкина. — Примеч. пер.
Теперь сыну Мэгги шел десятый год. Он стоял у плиты на ящике из-под молока и мешал овсянку, едва доставая носом до края кастрюли из нержавейки. Мальчишка водил ложкой туда-сюда, не позволяя каше пригореть ко дну. У его ног дремала Черепашка, черношерстая помесь лабрадора. За столом сидела одна из соседок, Синди Шарп, студентка пятого курса факультета архитектуры и искусства, специализирующаяся на графике. Синди сжимала в ладонях кружку кофе. Вид двадцатитрехлетней девушки наводил на мысль, что без кофе она просто не жилец на этом свете. Синди, однажды открыв для себя гедонизм юности, надолго в нем застряла. Природа подарила ей вьющиеся локоны, неправильный прикус и неразборчивое отношение к мужчинам, в котором Мэгги не могла уследить никакой системы.
— Опять загуляла? — спросила Мэгги.
— Навещала больного друга, — ответила та условной фразой.
Мэгги подавила смешок.
— Надеюсь, другу теперь лучше.
Синди улыбнулась.
— Не то слово. Намного лучше.
Дилан принялся мешать в кастрюле с еще большим рвением. Не иначе понял, о чем идет речь. Синди оттолкнулась от стола и подошла к плите:
— Не готово еще, а? Я с голоду умираю.
— Скоро уже, — буркнул Дилан.
— Такой хороший мальчик! — произнесла Синди, обнимая Дилана сзади. — Красивый и готовить умеет.
Она положила подбородок на макушку мальчишки и взглянула на Мэгги.
— Подрастет — мой будет.
— Руки прочь! Не позволю! — Мэгги отодвинула сына в сторону, взъерошила его волосы. Рыжие как огонь, совсем не в отца. Скорее как у прадеда в молодости. Дилан приближался к возрасту, когда сыновья начинают отстраняться от матерей. Она заметила, что тот увернулся от ее объятий.