Сплетающий души
Шрифт:
— А ты не голоден?.. Э-э… Прости, я не знаю твоего имени?
Бегун жестом отказался от галеты и поклонился. Его иссиня-черная кожа сверкала, словно полированный оникс.
— Ни одно имя пока мне не принадлежит. Меня не одарили именем.
Паоло вгрызся в галету и некоторое время жевал, глядя, как длинный человек пальцем ноги чертит круги по грязи.
— У каждого должно быть имя. В наших краях у тебя есть имя, даже если ты вообще никто.
— Если б я мог владеть именем, я думаю, оно звучало бы как
— Никто здесь не станет одаривать тебя именем. Если хочешь, чтоб тебя так звали, просто скажи. — Паоло передал мне мешок с едой. — Не думаешь, что его следует звать Занором, если ему так хочется?
Я выбрал пару галет и пожал плечами.
— Я буду звать тебя Занор. Как тебе угодно.
Казалось, черный бегун вырос на пару ладоней прямо у нас на глазах. Он поклонился сначала мне, а потом Паоло, подметая пыльную дорогу колючей серебристой шевелюрой.
— Вы оказали мне несказанную честь, одарив именем, великий хозяин. И я благодарю вас за вашу доброту, могучий наездник.
Паоло густо покраснел.
— Меня зовут Паоло. А имя Занор означает что-нибудь особенное, или это как у меня — просто имя?
— О сэр, Занор — это не «просто имя». Любое имя — это не «просто имя». Имя — это реальность. Здешность. Имена определяют.
Он широко улыбнулся, как будто этим все объяснил.
После того как я проглотил последние крошки галет и запил их тепловатой, мутной водой, мое настроение изрядно улучшилось. Я предложил флягу человеку со сверкающей кожей. Он был настолько шире своей костлявой клячи, что казался филином, сидящим на суку. Он радостно глазел на своих приятелей.
— Полагаю, найдется имя, которое нравится и тебе?
Готов поклясться, рыжие клочья волос на его коричневой голове зашевелились от восторга.
— Об.
— Ну, значит… Об… Спасибо тебе за помощь. Выпей, если хочешь.
— Польщен.
Хоть он произносил всего по слову за раз, они казались куда более весомыми, чем у других людей. Отказавшись от воды, он разразился смехом и закачался из стороны в сторону, отвесив самый низкий поклон, какой только можно было изобразить, не упав с лошади.
Все трое упрашивали нас сказать, что еще они могут для нас раздобыть. Мне не хотелось жадничать, поскольку я предчувствовал, что их «добыча» дорого обойдется нескольким перепуганным селянам. Две лошади, на которых они ехали, хоть и не отличались особыми статями, без сомнений прежде кому-то принадлежали.
— Пока ничего не надо, — ответил я. — Разве что вы могли бы перенести нас отсюда, как в тот раз. Я хотел бы попасть в страну моих снов, место, где я видел вас, — с черно-пурпурным небом.
Все трое глубоко, удовлетворенно вздохнули.
— О, так далеко мы вас перенести не можем, — ответил Вроун, ухмыльнувшись так широко, что кожа над его отсутствующим глазом вся сморщилась. — Вы найдете свой собственный путь туда… если вы тот самый. Если нет, вам это не удастся.
— Если я тот самый кто?
— Тот-кто-нас-определяет. Кто дает нам имена. Его пришествия все ждут с нетерпением.
— Я понятия не имею, о чем вы говорите. Я видел вас троих во сне — вы знаете об этом?
Они переглянулись с непонятным выражением на лицах.
— Мы пришли в поисках сновидца. И долго мы искали, слушая истории о королях и правителях. Следуя. Надеясь узнать его. Мы почувствовали, что нам нужно срочно явиться в разоренный оплот, и там мы нашли вас! Вы не испугались, и потому мы поверили, что вы и есть тот, кого мы ожидаем. В вас есть…
— Целостность, — заключил Об.
Его широкий лоб избороздили глубокие морщины, словно его мысли были такими же тяжеловесными, как и тело.
«Чепуха какая-то». Я закутался в плащ и послал Ясира вперед.
День становился теплее. Мы по-прежнему ехали на север. Я попробовал задать еще несколько вопросов, но наши спутники лишь молча качали головами. Они просто недобирались рассказывать мне то, что меня интересовало. Видимо, частью их игры было заставить меня гадать.
— А как далеко вы можете перенести нас? — спросил я, когда дорога сузилась и свернула в тенистое ущелье между парой бурых холмов.
Вроун на миг задумался.
— На следующее верховье, до самого вечера. Или в могучее дубравье вдоль по солнцу. Или в каменностенный оплот к холоду.
Я ломал голову над странными описаниями, пока мы ехали по холмистой местности, то выныривая на солнце, то снова окунаясь в тень.
«На верховье, до самого вечера…» На вершину холма? В любую сторону? «Могучее дубравье…» Скорее всего, лес… крупный лес. «Вдоль по солнцу». На восток? Нет, на запад, следуя за движением солнца. К западу от нас лежал Теннебарский лес. И вокруг высилось немало каменных «оплотов» — замков и крепостей, построенных для надзора за подступами к Монтевиалю. «К холоду» значит «на север». А Комигор стоит где-то лигах в пяти к северу…
Конечно же! Вроун, должно быть, воспользовался образами из моего сознания, не вполне прочитав мои мысли, потому что названий я не произносил даже про себя. Он предложил вершины холмов, потому что я боялся погони, а с того места, где мы сейчас находились, видно было не дальше чем на пол-лиги в любом направлении. Теннебар вспомнился оттого, что он лежал на пути к валлеорским предгорьям, где исчез сын овцевода. А Комигор — потому что я не мог проехать по этим холмам, не подумав о замке, где я рос в вечном страхе и где впервые встретил свою мать, Хотя ни один из нас тогда этого не знал.