Сплетающий души
Шрифт:
— Демоны, как им удалось впихнуть это все в груду камня?
— Пошли. Нам надо поговорить с этим типом.
К тому времени, как мы пересекли зал, Страж уже уселся на помосте, но не в простое изящное кресло, а на табурет, поставленный поблизости. И хотя его одежда выглядела слишком простой для столь впечатляющего окружения, на его непокорных черных волосах красовался золотой обруч, а на шее висела тяжелая золотая цепь. На цепь был подвешен золотой ключ, усеянный рубинами.
— Кто этот человек? — спросил Страж, воззрившись
— Мой товарищ, — ответил я, когда мы приблизились к помосту, — и защитник справедливости. Он никому не позволит причинить вред тому, о ком заботится.
Я не стал упоминать о том, что сам в этот список уже не вхожу, а Страж об этом узнать никак не мог.
— Защита вам здесь не нужна. Он не был приглашен в мой оплот.
Скривив губу и раздувая ноздри, мужчина смерил взглядом Паоло.
— Я сам решаю, что мне нужно, сэр. И мне казалось, этот оплот не ваш, ведь он был построен для короля, которого вы ожидаете. Разве не так?
— Я — Страж. Я оберегаю оплот короля до его прихода. А ты — не он.
— Я ни на что не претендую. Все, что мне нужно, — это изучить эту страну и, пожалуй, найти место, где я мог бы жить, пока во всем не разберусь.
И поскольку этот человек, похоже, был единственным, кто мог ответить на мои вопросы, мне нужно было остаться именно здесь. Кроме того, похоже, никто из тех, кого я встретил по дороге, не имел возможности оказать нам гостеприимство.
— Что же до имени, которое ты держишь в памяти…
— Я не смогу обсуждать имена, пока не завершу свои дела. Имя Миноплас так приятно произносить, и так весомо оно откликается в сознании. Постараюсь не забыть его. Мы с моим спутником крайне утомлены долгой дорогой.
— Полагаю, вы хотите освежиться. — Страж, конечно, не стер себе зубы в порошок, но был весьма близок к этому.
— Это было бы великолепно. Мы долго путешествовали и скудно питались. И мои новые друзья, ваши посланцы, — (все трое до сих пор толпились у дверей башни), — я хотел бы, чтобы о них позаботились так, как они того пожелают. Они сослужили хорошую службу.
— Если бы ты был королем, ты мог бы приказывать мне, но это не так. Я сам решаю, кто удостоится королевских щедрот, и это не посланцы. Они должны вернуться в свои оплоты, как и все им подобные.
Я не знал наверняка, что побудило Стража к сотрудничеству. Возможно, предвкушение таинственного ритуала именования или тайные опасения, что, несмотря на его и мои собственные утверждения, я мог действительно оказаться долгожданным королем. Но какова бы ни была причина, кров мне пусть и неохотно, но предоставили. Велев слуге принести еды, Страж самолично провел меня по резной лестнице в скромные покои.
Это могло быть маленькой спальней в Комигоре: узкая кровать, застеленная одеялами, два маленьких квадратных столика и круглый побольше, кресло и два табурета. На одном из столиков стоял умывальный таз, а под ним — посудина с крышкой, в которой я признал ночной горшок. Высоко на стенах висело несколько ламп, но очага в комнате не было. Единственное узкое окно впускало в комнату холодный влажный ветер, но разглядеть из него ничего не удавалось. Деревянный пол под ним был сырым и грязным.
— Это выглядит вполне удобно, Страж. Благодарю вас. А где будет спать мой спутник?
— Этого человека не приглашали в королевский оплот. Он должен остаться снаружи.
— Но, сэр…
И мы снова принялись спорить. Страж доказывал, что ему слишком тяжело принимать сразу двух гостей, что Паоло грязен и ему нечего делать в жилище короля, — и при этом довольно грубо. В конце концов я одержал верх, сказав, что Паоло может разделить со мной комнату и тарелку, если королевский Страж не может предложить нам ничего лучшего, и пригрозив немедленно уйти, если тот не согласится.
— Тебе стоит приглядывать за его грязными мыслишками, — заметил Паоло, когда мы наконец остались наедине.
Он затолкал лишнее одеяло в узкое окно, отчего в комнате стало несколько теплее и суше, а я тем временем подтащил кресло и табурет к столу. Две служанки в подпоясанных коричневых рубахах с широкими гофрированными белыми воротниками внесли супницу с горячей похлебкой, корзинку, наполненную ароматными хлебцами, и четыре винных бутыли.
— Я этому типу верю не больше, чем своему ботинку. Если б я, как ты, умел забираться в головы, я бы мигом залез в его башку и поглядел, что за пакостью она набита.
Он прекрасно знал, что я этого не сделаю. Я сел и принялся за еду.
— До сих пор не могу понять, что это за место.
Паоло рухнул в кресло и проглотил три миски супа, четыре хлебца и почти целую бутыль вина, не успел я и глазом моргнуть.
— Если это Пропасть, почему мы не видели всего вот этого четыре года назад, когда тащились по ней? Почему принц ничего о ней не знает?
— Может, и знает, — возразил я, хотя сам в это не слишком-то верил. — Он говорил матушке, что ходить по Мосту стало гораздо труднее. И поэтому тоже он не мог чаще появляться в Вердильоне. Он не стал бы ей лгать. Может, это другая часть Пропасти или новая ее часть.
— Думаешь, ты услышишь от этого парня прямые ответы?
Я подлил в керамическую кружку сладкого вина.
— Скорее всего, нет. Исток — чем бы он ни оказался — внушает куда больше надежд.
— А я так скажу: у них неплохо кормят.
Так оно и было. А к тому времени, как мы опустошили тарелки, я понял, что вино оказалось намного крепче, чем то, к которому я привык. Я едва не скатился с табурета.
— Я должен караулить первым, — пробормотал я, с трудом ворочая языком, казавшимся втрое толще обычного. — Я спал последним… утром… то есть когда бы мы сюда ни попали.