Спокойствие не восстановлено
Шрифт:
Генерал Апраксин отступил назад:
– Капитан, командуйте!
Офицер выполнил приказание. Шеренга солдат, выступив вперед, вскинула ружья.
Гошка увидел маленькие черные отверстия ружейных дул, направленных на толпу и на него, Гошку.
– Скверное дело! – сказал Викентий. – Надо бы уйти…
Но уйти было невозможно. Оба они – и Викентий и Гошка – были стиснуты толпой, которая, как казалось, стремилась вытолкнуть передние ряды еще более вперед, на шеренгу солдат, ощетинившуюся ружьями. Раздалась команда офицера.
Сверкнули огнем стволы ружей. Грянул залп.
– Не бойся, мужики, – холостыми…
Мужик, стоявший
– Батюшки, убили! – словно не веря случившемуся, выкрикнул кто-то.
Но это видели и осознали только стоявшие поблизости, а вся многотысячная толпа, будто даже подалась вперед, навстречу ружьям.
Однако раздались второй, третий, четвертый залпы. Толпа дрогнула, многие побежали. В минуту смятения, когда безоружные крестьяне, спасаясь от смертоносных солдатских пуль, кинулись в разные стороны, ломая плетни и заборы, генерал-майору свиты его величества графу Апраксину почудилось, что мужики крушат загородки, чтобы выломать колья и дать отпор солдатам. И граф обрушился истерически на офицера, командовавшего солдатами:
– В чем дело? Почему мешкаете, капитан? Видите, они вооружаются! Стреляйте!
Офицер послушно выполнил приказание. По бегущим в панике людям раздался новый залп. Гошке показалось: кто-то сильно толкнул его в правое плечо. Пробежал десяток шагов, воздух разорвал треск еще нескольких залпов, и почувствовал, будто горячая вода течет по правому боку. Сунул руку за пазуху и, не веря своим глазам, обнаружил – она в крови. Последнее, что видел: белый, как мертвец, Антон Петров не то с книгой, не то с бумагой в руках – потом выяснилось, это были «Положения 19 февраля», – а подле него, караулом, два казака.
На Гошкино счастье, Викентий не потерял самообладания, подхватил его под руки и доволок до ближайшей избы. Там и очнулся он под вечер. С улицы доносились вой и причитания. Родные и близкие оплакивали погибших.
Бравый генерал доносил через несколько дней царю, что убито пятьдесят один человек и семьдесят семь ранено. Врач, прибывший через два дня, утверждал, что жертв было не менее трехсот пятидесяти. А один из непосредственных участников событий в Бездне, старший адъютант казанского губернатора поручик Половцев, вспоминал много лет спустя о том, что количество жертв установить было невозможно, так как множество убитых и раненых сразу разобрали по дальним селам и деревням их близкие. Стреляли солдаты в упор по плотной толпе. И увы, похоже, каждая пуля находила свою жертву. Много людей погибло в реке, пытаясь перебраться на другой берег Бездны по хрупкому и ломкому в эту пору льду.
В упомянутом рапорте царю Александру II граф Апраксин доносил 16 апреля:
«…Волнение несколько подавлено, за работы принялись, прежние власти восстановлены, но злонамеренные люди распускают еще слухи, что освобождение крестьян с. Бездны совершенно окончено и что посланный от государя граф, потрепав по плечу пророка Антона, надел на него золотое платье и шпагу и отправил к государю, откуда он скоро вернется с совершенною волею».
Как же сильна была вера крестьян в царя, что устояла против страшной очевидности массового расстрела безоружных людей!
На рапорте своего флигель-адъютанта свитского генерал-майора Александр II божией милостью император и самодержец Всероссийский, царь Польский, Великий князь Финляндский, и прочая, и прочая, и прочая, начертать изволили:
«Не могу не одобрить действия гр. Апраксина…»
Глава 15
КАЗНИТЬ СМЕРТИЮ
«Грустно и непонятно» – такую помету сделал Александр II на первом сообщении о бездненских событиях. Увы, лукавили его императорское величество, наводили, можно сказать, тень на плетень. Ничего неожиданного, а тем паче непонятного в бездненских волнениях не было. За три года до них царь сам писал своему министру внутренних дел Ланскому: «Кто может поручиться, что, когда новое положение будет приводиться в исполнение и народ увидит, что ожидания его, т. е. что свобода по его разумению не сбылась, не настанет ли для него минута разочарования? Тогда уже будет поздно посылать… особых лиц для усмирения. Надобно, чтобы они были уже на местах».
Так что не надо лукавить. Все было известно заранее: и «минута разочарования», и «необходимость усмирения». Кстати, «особые лица» также были, по царскому повелению, своевременно на местах. И, подобно доблестному графу Апраксину, не стеснялись бросать солдат против безоружных крестьян, буквально ошеломленных столь странной волей, которую изволили им даровать. Участники кровавого действа в Бездне не были обойдены царской милостью. Свиты его императорского величества генерал-майор граф Апраксин был удостоен ордена святого равноапостольного князя Владимира третьей степени.
Гошка, лежа с простреленной грудью у родителей Викентия в городе Спасске, ничего этого, понятно, не знал и знать не мог. Как ни старался Викентий поскорее обеспечить врачебную помощь, прошло три дня, прежде чем уездный лекарь, близкий друг семьи, извлек пулю и начал лечение. На вопрос о том, что он думает о состоянии пациента, врач ответил:
– К сожалению, ничего хорошего. Трое суток при простреленном легком – многовато. К тому же большая потеря крови. Впрочем как говорили древние и, заметьте, вполне справедливо: «dum spiro spero», то есть пока дышу – надеюсь. Из этого будем исходить.
Две недели Гошка провалялся в жару и бреду. А когда пришел в себя, долго не мог сообразить, что с ним и где он находится. Внезапно, толчком все вспомнил: и плотную толпу, и направленные на нее ружья, и трескучие залпы, и мужиков, оседавших под пулями. Застонал не от физической боли, от кошмарного видения. Над ним склонилась мать Викентия.
– Очнулся? Слава богу!
Подошел Федор Гаврилович:
– Долгонько, братец.
Гошка с тревогой повернул голову:
– А Викентий Федорович где?
– Жив, здоров. Уехал в Казань.
Гошка провел в доме Прозоровых больше месяца. Сначала в постели. Потом, едва передвигаясь, по комнатам. И наконец, на положении выздоравливающего.
За это время произошло немало примечательных событий.
16 апреля в Казани студенты университета и духовной академии устроили демонстрацию, затем на городском кладбище отслужили по жертвам панихиду. Здесь пламенную речь сказал один из преподавателей университета Афанасий Прокофьевич. Щапов, закончив ее словами: «Да здравствует демократическая конституция!» Сие не осталось не замеченным властями, и он в сопровождении жандармского офицера был выслан из города. На соответствующей телеграмме генерал-адъютанта Бибикова царь дал указание: «Щапова в Москве не задерживать, а привести сюда в Третье отделение».