Сполох и майдан (Отрывок из романа времени Пугачевщины)

Салиас Евгений Андреевич

— На колни! Ура!! крикнулъ Чумаковъ, бросая шапку и опускаясь на землю.

Безмолвствуетъ, словно мертва — вся толпа. Но вотъ переднiе ряды опустились съ Чумаковымъ на колни, а за ними, озираясь и дивясь, колыхнулась и вся громада казацкая!

XVII

Поздно вечеромъ тотъ же дымъ

коромысломъ на Яксайской станиц. Станичники отъ мала до велика хлопотали по хатамъ и по слобод. Казаки чистили и точили opужiе, прилаживали сбрую сдельную. Казачата коней ловили по степи и гнали въ столицу, къ рк и къ кузнямъ поить и ковать. Казачки мсили, пекли, жарили… Ребятишки малые присмирли и жались по угламъ, а старики и старухи охали и вздыхали. Вс переглядывались, перешептывались; что то особенное не то страшное и недоброе, не то дивное и чудесное облакомъ стояло надъ станицей, проникло въ воздухъ, въ людей, во вс хаты, во вс углы хатъ, даже въ задворки и въ чащу садовъ.

Въ хат Матвя, бывшей старшинской, ярко свтились окна. Ддъ Макаръ былъ уже похороненъ, но на крылечк вновь стояли теперь дв желтыя размалеванныя гробовыя крышки, а изъ плетня перевсился къ нимъ и тянулся кустъ рябины, ярко освщаемый изъ окна. Въ горниц шла служба заупокойная… а въ гробахъ лежали старшина Мaтвй съ сыномъ. Мало было тутъ молящихся, и то больше старичье. Въ углу сней, на мшкахъ съ овсомъ, забилась красавица Груня… и плакала утираясь концами желтой косынки. По саду бродила, укрываясь и прислушиваясь ко всему что длалось и говорилось въ хат, высокая фигура казака Чумакова.

У окошекъ маленькой и бдной хаты дда Архипа толпились человкъ съ десять и горячо толковали, поминая его имя. Старикъ лежалъ на полу горницы на подстилк изъ свжаго сна, въ безпамятств…

— Ишь! Со злобы то… чт`o бываетъ! замтилъ кто-то. Помретъ вдъ.

Въ хат казака Герасимова не было ни души и дверь была заколочена. Тла уже были убраны. Въ церкви стояла куча гробовъ и нсколько бабъ выли, полулежа на паперти.

У Зарубиныхъ было всего люднй. Toлпа казаковъ, бабъ и ребятишекъ издали глядли на освщенныя и занавшенныя окна. Нкоторые подвигались на хату, но ихъ гоняли.

— Государь!! таинственно и восторженно ходило по толп.

— Названецъ!! робко, шепотомъ отдавалось кой-гд, подавленное вздохомъ.

— Господи-Батюшка! Чтой-то будетъ!? раздавалось громче и смле.

На крыльц избы Чики стояли два казака на часахъ, съ саблями на голо. Въ отдльной горниц шла громкая, суетливая стряпня; срыми клубами валилъ дымъ изъ трубы дома — и на безвтрiи разстилался пеленой черезъ улицу станицы.

Въ передней горниц тже казаки держали совтъ. Два писаря писали въ углу на большихъ листахъ.

Въ задней горниц лежалъ на подушкахъ Марусенокъ. Онъ едва слышно хриплъ и метался въ бреду. Чика сидлъ надъ прiемышемъ не шевелясь и ухвативъ голову руками тяжело дышалъ. Чика любилъ своего крестника Марусенка, какъ любитъ мать родная. Два знахаря станичные что-то готовили въ углу для больнаго.

За версту отъ станицы, по дорог въ яицкую крпость, прятались у рчки въ высокихъ камышахъ съ десятокъ казаковъ съ конями въ поводу и выжидали въ засад. Уже пятерыхъ доносчиковъ переловили они и утопили въ рк.

Въ полночь они снова вылетли стрлой на прозжавшаго рысью стараго казака. Но этого двое молодцевъ скрутили на сдл и повезли, держа лошадь за уздцы, къ хат Зарубиныхъ.

— Срамъ, ддушка Стратилатъ. Срамота. И тебя бы въ рчку слдъ! говорили они по пути старику. Своихъ выдавать! Вотъ погоди, будетъ теб отъ государя!..

— Отъ названца-то?.. Пущай! Мн и такъ немного житья. Вишь разыскали себ царя… изъ донцевъ, казака Пугачева…

— И чего ты, ддушка, путаешь? Пугачевъ при Батюшк состоитъ, а ты его самого въ цари ставишь. Этакъ бы и впрямь названецъ вышелъ.

— Не путаю. Дло говорю. Бгунъ Пугачевъ назвался у васъ.

— Ну, ладно. Прiдемъ — увидишь самъ, и государя и Пугачева.

1873