Спор на жизнь
Шрифт:
Не все суеверные слухи, которыми крестьяне наделили своего правителя, были правдивы. Однако, взглянув на его высокую фигуру, медленно прогуливающуюся сквозь бесчисленные ряды несчастных, можно было с уверенностью утверждать, что он черпал удовольствие и силы в их страданиях. Эта странная, ничем не объяснимая привычка укоренилась в его душе много лет назад, когда он впервые в порыве злости предался жестокости, насадив погибших на Косовом поле воинов на кол.
Этот мрачный осенний день навсегда изменил характер и образ мыслей молодого человека, вселив в его душу ничем непоколебимую уверенность в том, что власть зиждется лишь на силе и жестокости, от которых должны
Сейчас же эта расправа над торговцами и ремесленниками приобрела для него глубоко личные счеты, навсегда погасив в сердце властного правителя тлеющие угли сострадания и милосердия. Находя в этой мести горькое утешение, он всеми силами пытался подавить боль потери и предательства, раздирающую его изнутри. На этот раз в своем железном кулаке мужчина зажал свое сердце, с корнем вырывая из него любовь, преданность и уважение, на которые был еще способен.
Каждый крестьянин превратился для него в личного врага, посмевшего затушить светоч, который освещал его жизнь, удерживая от необдуманных поступков и неконтролируемой жестокости. Теперь же, в очередной раз испытав боль потери, он подобно бешеному псу, сорвавшемуся с поводка, кусал всякого, кто оказывался на его пути.
Последние лучи солнца догорали на горизонте, озаряя красным заревом снежные шапки, застывшие на горных вершинах. Потухающим взором Дракула проводил уходящий день и направился к вороному жеребцу, нервно рывшему землю копытом. Потрепав по морде единственного оставшегося у него друга, мужчина поставил ногу в стремя, обведя последним взглядом написанную им кровавую картину и резким движением развернув коня, коротко крикнул сопровождающим его воинам, переходя на галоп:
— В замок. У меня есть еще один неоплаченный счет.
Небольшой отряд, разрывая ночную пелену, помчался по узкой горной дороге, оставив позади объятую ужасом деревню, залитую кровью плаху и мучительные стоны умирающих. Доехав до небольшой развилки, все остановились, ожидая решения их предводителя. Основная дорога, огибая огромный горный хребет, уходила в сторону, скрываясь за поворотом, вторая, более мелкая, шла вверх. Эта тропа, узкой змейкой поднимающаяся в горы, густо поросла ежевикой, но все же оставалась доступной для конных воинов, поднимающихся один за другим. Этот путь был самым коротким из всех, поэтому, презрев опасность, которая может подстерегать путников по всему маршруту, граф повернул на нее, тихо взбираясь по каменистой породе. Редкое уханье совы и равномерный стук копыт были единственными звуками, нарушающими тишину, что придавало пугающий оттенок окружающей их природе.
Показавшаяся впереди одинокая фигура, подобно ночному призраку, выплывающему из тумана, заставила воинов остановиться, поддавшись суеверному страху, лишь граф, будто не замечавший нависшей над ним угрозы, шел вперед, устремив пронзительный синий взгляд на незнакомца.
— Здравствуй, Гэбриэл! Сколько лет прошло… — бросил он, оглядывая своего бывшего товарища.
Время и пережитые невзгоды оставили и на нем свою печать, стерев с лица улыбку, а с глаз — жизнерадостный блеск, что придало его чертам суровую мужественность, которая читалась на лицах тех, кто, претерпев утраты и лишения, рвался в бой, бросая вызов судьбе. Легкая щетина и мешки под глазами говорили о том, что мужчина несколько дней находился в пути, очевидно следуя по очень важному делу.
— Больше десяти, мой друг… —
— Помнится при нашей последней встрече я предупреждал тебя, что следующая принесет смерть одному из нас… поэтому склонен предположить, что наша встреча при таких условиях не случайна.
Махнув рукой, Дракула подозвал к себе командира своей охраны, жестом приказав проследовать вперед и не дожидаться господина. Ударив лошадей в бока, отряд растворился в темноте, окутавшей все вокруг своим непроницаемым плащом. Мужчины какое-то время сидели в молчании, прислушиваясь к удаляющемуся топоту копыт.
— Не случайна… — тихо подтвердил Ван Хелсинг, посмотрев на своего бывшего товарища.
— И что же сподвигло тебя, мой друг, вылезти из той норы, в которой ты сидел все эти годы? Оставить жену? Сына?
— Ты… твоя жестокость и неуемная жажда власти.
— Ах, Гэбриэл, не пытайся влезть в то, чего не в состоянии понять. Я тебе уже говорил об этом однажды.
— Твоя жестокость перешла все мыслимые границы. Я смотрел на то, как ты убивал на поле боя, опьяненный запахом крови; стерпел, когда ты, поддавшись мести, сводил счеты с боярами, посмевшими учинить бунт; не вмешивался, когда ты учинял кровавые расправы над турецкими отрядами, приехавшими собрать дань, но сейчас, Влад, только безумец может остаться стоять в стороне. Ты превратил эти земли в залитое кровью поле, но посмотри, твоя рука занесена не над врагом, а над своим же народом.
— В народе тоже есть предатели…
— Ты убил ни в чем не повинных детей. В тебе не осталось даже тени того человека, которого я считал своим другом. Это были лишь крестьяне, неспособные постоять за себя.
— Это были те, кто осмелился предать своего господаря, но, как оказалось, семя этого предательства зародилось с сердцах самых близких мне людей. Что ж, очень жаль.
— О чем ты говоришь? — спросил Ван Хелсинг, прочитав в глазах друга ту горькую решительность, которая отражалась на лице друга лишь тогда, когда решение, принятое им, терзало его душу, сильнее раскаленного железа.
— О том, что меня предал самый близкий моему сердцу человек. Тот, ради которого я был готов перевернуть весь этот мир, и оттого грех его предательства еще тяжелее, но расплата придёт к каждому из них…
Ван Хелсинг с ужасом слушал эту пугающую исповедь бывшего товарища, желавшего свести счеты со своей семьей, и все большая решимость читалась в его взгляде. Он понимал, что единственным близким человеком, оставшимся у Влада, был отец. Жена его несколько месяцев назад погибла при трагических обстоятельствах, а дети были слишком малы, чтобы вызвать такую жгучую ненависть в сердце мужчины.
— Ты не можешь этого сделать… чтобы между вами ни произошло… — проговорил он, положив руку на рукоять собственного меча.
— И кто же меня остановит, Гэбриэл? — с вызовом бросил он.
— Я…
— Что ж, как будет угодно! — прокричал он, выхватив короткий кинжал из-за пояса, пытаясь поразить своего соперника, но Гэбриэл, ожидавший этого выпада, отскочил в сторону, заставив коня подняться на дыбы.
Дракула тем временем обнажил свой клинок, подъезжая ближе. В эту секунду ночную тишину огласил траурный плач железа, ознаменовавший начало противостояния, которому суждено будет продлиться четыреста лет. Некогда лучшие друзья, братья, на крови поклявшиеся оберегать друг друга, скрестили мечи, схлестнувшись в битве. За спиной каждого воина стояла высшая сила, стократ усилившая их реакцию, выносливость и решимость.