Спор о Сионе

Рид Дуглас

Контр-адмирал Теобальд, командир эскадры миноносцев в Перл-Харборе, писал в 1945 году: «Ссылки на секретность, которая якобы необходима при обсуждении государственной политики, если речь идёт о том, чтобы происшедшее не повторилось в будущем, к данному случаю относиться не могут, поскольку в наш атомный век облегчение неожиданного вражеского нападения с целью спровоцировать начало войны немыслимо (адмирал, видимо, надеется на „немыслимость“ подобного повторения). „Непреложным фактом в истинной истории Перл-Харбора“ — добавляет он — „является неоднократное сокрытие от адмирала Киммеля и генерала Шорта“ (морской и армейский командующие в Перл-Харборе, которых затем сделали козлами отпущения за катастрофу) важнейшей военной информации… В истории ещё не было случая, чтобы командующему не сообщали, что через несколько часов его страна вступит в войну, и что по всем данным его силы станут первым объектом неожиданного нападения вскоре после восхода солнца». Адмирал Теобальд цитирует показание адмирала Старка (начальник военно-морского генштаба в Вашингтоне, скрывший от адм. Киммеля японское фактическое объявление войны), что все его действия совершались по приказу высшего руководства, «что могло указывать только на президента Рузвельта. Самое невероятное из всего сделанного им в это время было утаивание военной информации от адмирала Киммеля».

Адмирал флота Халси, в своей книге воспоминаний, вышедшей в 1953 г., назвал адмирала Киммеля и генерала Шорта «нашими военными мучениками». Обоих заставили подать в отставку, чтобы скрыть от общественности, посреди военной суматохи и секретности, настоящих виновников

катастрофы в Перл-Харборе: однако в том смысле, как это писал адм. Халси, они были лишь первыми военными мучениками, открыв собою длинный ряд американских морских и армейских начальников, на которых обрушилось нечто совершенно новое, как в их собственной службе, так и в истории их страны. Им пришлось испытать опалу или увольнение, когда они стремились достигнуть победы наилучшими военными средствами или же возражали против стратегических планов сверху, явно уменьшавших шансы на скорую победу. Им приходилось подчинять военные операции какому-то высшему плану, характер которого был им неизвестен, но который явно имел мало общего с победой в интересах страны, служить которой они считали с юных лет долгом своей военной карьеры.

В чём заключался этот высший план, которому должны были служить военные усилия Америки от Перл-Харбора до Ялты и после неё? Ни в чём ином, как в осуществлении ленинского тезиса о «распространении» революции. Только в свете этого плана становятся объяснимыми события после вступления США в войну. Вступление Америки в первую мировую войну совпало с революцией в России, и «советник» Хауз немедленно предложил президенту Вильсону «всеми средствами оказать финансовую, промышленную и моральную поддержку» новой русской «демократии». Во время второй войны Гитлер напал на своего московского сотоварища по разделу Польши вскоре после переизбрания Рузвельта, и ещё до Перл-Харбора Америка оказалась полностью в состоянии войны, поскольку «финансовая, промышленная и моральная» поддержка «новой демократии» в Москве, путём ленд-лиза, была оказана в невиданных до того масштабах, поставив ресурсы Запада на службу революционному коммунистическому государству.

В число трёх форм поддержки революции в России, перечисленных Хаузом в 1917 г., входила «финансовая поддержка». Труднее всего ответить на вопрос, как велика была тогда эта финансовая поддержка. Множество книг упоминают о крупной помощи, оказанной русской революции «банкирскими домами Уолл-Стрита» и т. п., однако мы не находим возможным их цитировать из-за невозможности проверки; подобные трансакции и не поддаются проверке, т. к. они совершаются в обстановке полной секретности. [35] Многозначительное указание содержится, однако, в письме самого Ленина Ангелике Балабановой (его представительнице в Стоктольме в то время, когда коммунизм ещё только устанавливался в Москве): «Тратьте миллионы, десятки миллионов если нужно. В нашем распоряжении денег достаточно». Нет сомнений, во всяком случае, в оказании большевицким заговорщикам германской финансовой поддержки. В числе документов германского министерства иностранных дел, захваченных союзниками в 1945 году, было донесение статс-секретаря фон Кюльмана императору Вильгельму, в котором говорилось: «Только после того, как большевики начали регулярно получать от нас денежные средства, по разным каналам и под разными этикетками, они смогли поставить на широкую ногу их главный орган „Правду“, развить энергичную пропаганду и значительно расширить первоначально узкую базу их партии». Разделяя иллюзии многих западных политиков последующего поколения, статс-секретарь добавлял: «Несомненно в наших интересах использовать то время, пока они (большевики) находятся у власти, которое вероятно будет недолгим». На полях этого донесения неизвестной рукой была сделана пометка: «Не может быть речи о поддержке большевиков в будущем»; писавший явно не учёл возможности привода в будущем к власти Гитлера. В тех же германских документах имеется сообщение германского посла в Копенгагене, графа Брокдорф-Ранцау, от августа 1915 г. по поводу деятельности «эксперта по русским делам», некоего д-ра Израиля (он же Александр) Лазаревича Гельфанда, помогавшего организовывать большевицкий заговор. В сообщении говорится: «Доктор Парвус (псевдоним Гельфанда) снабдил (большевицкую) организацию деньгами для покрытия расходов… даже люди, работающие в организации, не имеют понятия, что за этим стоит наше правительство». По оценке Гельфанда-Парвуса для «полной» организации революции требовалось около 20 миллионов рублей. Брокдорф-Ранцау получил указание из Берлина на выплату аванса, и к документам приложена расписка Гельфанда: «Получено от германского посольства в Копенгагене 29 декабря 1915 г. один миллион рублей в русских банкнотах для поддержки революционного движения в России. Подпись: А. Гельфанд» (Журнал Королевского Общества Международных Дел, Лондон, апрель 1956 г.).

35

Финансирование русской революции «мировым капиталом» можно считать вполне доказанным. Во время первой мировой войны оно проводилось одновременно по трём основным линиям:

В Америке ведущую роль в подрывней работе против России уже задолго до войны глава еврейского банкирского дома Кун, Леб и K°, Яков Шифф, вместе со своим компаньоном и зятем Феликсом Варбургом. Этот банк финансировал Японию во время русско-японской войны (1904…06), оплачивал подрывную пропаганду среди русских военнопленных в Японии и одновременно финансировал революцию 1905 г., главным образом через Троцкего и Израиля Гельфанда (он же Александр Парвус). Под давлением Шиффа в 1912 г. был расторгнут действовавший с 1832 г. русско-американский торговый договор на том основании, что русское правительство «дискриминировало» евреев, эмигрировавших в США и затем возвращавшихся для подрывной работы в Россию под защитой американских паспортов. Шифф истратил на подготовку русской революции, по собственному признанию, 20 млн. долларов, из них 12 млн. до первой войны.

В Германии упомянутый выше Гельфанд-Парвус связался в 1915 г. через германского посла в Дании, влиятельного массона графа Брокдорф-Ранцау, с Берлином, получив миллионные субсидии «для поддержки революции в России», финансирование проводил банкирский дом Макса Варбурга (брат нью-йоркского Варбурга) в Гамбурге. Всего большевикам было передано 40 млн. золотых марок, т. е. 10 млн. долларов.

В Англии подготовкой революции в России руководил член военного кабинета Ллойд Джорджа во время первой войны, крупный банкир и влиятельный масон лорд Мильнер (Milner) через английского посла в России сэра Джорджа Бьюкенена. После того, как в сентябре 1916 г. Англия вынуждена была признать права России (после окончания войны и победы над Германией и Турцией) на Босфор и проливы, в Лондоне было решено форсировать революцию, которая избавила бы Англию от выполнения союзных обязательств. В феврале 1917 г. английские агенты раздавали деньги солдатам петроградского гарнизона, подстрекая их к мятежу, они же, вместе с еврейскими агентами Парвуса-Гельфанда, использовали временные затруднения с подвозом муки в столицу и сеяли панику, распространяя слухи об отсутствии хлеба. Общая сумма, истраченная Мильнером на русскую революцию, оценивается в более чем 21 млн. золотых рублей, т. е. более 10 млн. долларов.

Русская революция, таким образом, организовывалась и финансировалась во время первой мировой войны одновременно врагами (Германия), «союзниками» (Англия) и нейтральной страной (США). Координация действий столь разнородных факторов трудно представить себе без участия сил, стоявших над правительствами и достаточно ясно обрисованных Дугласом Рядом.

Во время Второй мировой войны в подобной секретности в деле поддержки революции уже нужды не было. В июне 1942 г. ближайшее доверенное лицо президента Рузвельта, очередной «советник» Гарри Гопкинс, выступал на большом собрании в Мэдисон Сквере в Нью-Йорке и, обращая свои слова к советскому правительству, официально заявил: «Мы твёрдо решили, что ничто не остановит нас разделить с вами всё,

что мы имеем». Это полностью соотвечетвовало распоряжению президента всем военным учреждениям США от 7 марта 1942 г. (ставшему известным лишь много времени спустя) о том, что всё военное снабжение должно в первую очередь передаваться Советскому Союзу, прежде всех других союзников и вооружённых сил Соединённых Штатов. Глава американской военной миссии и Москве, генерал-майор Джон Р. Дин, описывает в опубликованной им в 1947 г. книге свои тщетные попытки задержать этот поток снабжения, отмечая, что этот приказ Рузвельта «был началом политики уступок России, принёсшей нам много вреда, от которого мы не оправились до сих пор». Употреблённое генералом Дином слово «уступки представляется несоответствующим истинному положению вещей, поскольку речь шла о гораздо большем, а именно о целеустремлённом способствовании увеличению военной и промышленной мощи революционного коммунистического государства после войны. Все данные свидетельствуют о том, что Рузвельт собирался оказывать революционному государству большую поддержку, чем всем остальным союзникам, свободным или находившимся тогда ещё под властью врага: ясно также намерение Рузвельта поддерживать советского захватчика польской территории и его полное безразличие к „освобождению“ Польши и других побеждённых Германией стран. Высокие идеалы, которыми приманивались западные народы, пока они не оказались полностью втянутыми в войну, были фактически оставлены и их место заняли сверх-национальные планы распространения революции, уничтожения национальных государств и создания мирового правительства (автор этих строк начал писать об этом в 1942 г., после чего немедленно последовало его вытеснение из области журнализма, хотя до того он был одним из наиболее известных и высоко оплачиваемых корреспондентов мировой печати).

Политика поддержки революционного коммунистического государства в 1941 году должна была повлечь за собой гораздо более серьёзные последствия, чем в 1917 г., когда американская помощь могла способствовать установлению коммунизма в одной только России. В 1941 г. положение было совершенно иным, коммунизм давно уже был прочно установлен. Поддержка в безграничном объёме, обещанная Гопкинсом, неизбежно должна была повести к его дальнейшему «распространению», в соответствии с тезисами Ленина. Так и случилось: поддержка была столь щедрой, что она позволила коммунизму распространиться на громадную территорию и в то же время подготовиться к следующей войне; перспектива же этой третьей войны, возникшая сразу после окончания второй, была затем изображена западной общественности, как результат «вероломства» Советов.

Ценности, переданные Америкой революционному коммунистическому государству, превышают человеческое воображение. Избранный в 1932 году под лозунгом «борьбы с дефицитом», президент Рузвельт растратил в течение 12 лет больше государственных средств, чем все американские президенты вместе взятые до него, с безответственностью неограниченного диктатора. Сегодня, через 11 лет после его смерти (написано в 1956 г. — прим. перев.) государственные расходы Америки всё ещё стоят выше понимания любой экономической академии, представляя собой пирамиды нулей с затерявшимися среди них единицами. На этом усеянном нулями, как звёздами, небосклоне даже цифры Рузвельтова ленд-лиза, «одолженного» революционному государству, могут показаться незначительными: 9 миллиардов 500 миллионов долларов. Однако, целые армады судов перевозили в СССР не бумажные деньги, а вооружения и товары на эгу потрясающую сумму, теоретически в счёт позднейшей уплаты; фактически имел место перевоз народного богатства в гигантских масштабах; немногими десятилетиями раньше несколько вновь созданных государств могли бы построить на этом свой бюджет, без малейших опасений за будущее. Этот поток народных средств направлялся одним единственным лицом, о котором его официальный биограф (Роберт Шервуд) пишет, что «он был вторым по значению человеком в Соединённых Штатах». Другими словами, до тех пор почти никому неизвестный Гарри Гопкинс сыграл роль неограниченного монарха в распределении военных материалов, ту самую роль, которая в 1917 году принадлежцла Бернарду Баруху. Этому же последнему принадлежала во время первой войны и сама идея назначения «одного лица» — разумеется, его самого — в качестве полновласгиого «админисгритора» всемогущею Ведомства военной промышленности (War Industries Board), чего Барух настойчиво требовал уже в 1916 г., т. е. задолго до вступления США в войну. Это ведомство было создано после вступления Америки в войну на базе прежней «Совещательной комиссии» при «Оборонном совете» в правительстве.

История назначения Гопкинса на аналогичный пост во второй войне весьма интересна в том смысле, что она показывает могущество и методы непосредственного окружения американских президентов во время обеих мировых войн. Назначенный в 1919 г. т. н. Следственный комитет Конгресса США под председательством Вильяма Дж. Граама пришёл к заключению, что «совещательная комиссия», породившая в 1918 г. Ведомство военной промышленности, «действовала как скрытое правительство Соединённых Штатов… Комиссия из семи лиц, назначенных президентом, выработала целую систему военных закупок, организовала цензуру печати, установила контроль за снабжением населения пищевыми продуктами… одним словом, вырабатывала практически все без исключения военные мероприятия, которые впоследствии проводились Конгрессом, как законы, и всё это делалось за закрытыми дверьми за недели и даже за месяцы до того, как Конгресс Соединённых Штатов объявил войну Германии… Не было ни одного проведённого впоследствии закона военного времени, который не был бы ещё до фактического объявления войны обсуждён и утверждён этой Совещательной Комиссией».

Сам Барух, отвечая на вопросы следственного комитета Конгресса на тему о «единоличном администрировании» военного времени, установленном им же самим, показал: «Мне принадлежало окончательное решение, кому что давать… пойдет ли снабжение армии или флоту… железным дорогам, или союзникам, получит ли паровозы генерал Алленби, или же они будут отправлены в Россию или Францию… Я имел больше власти, чем кто-либо другой…» По-видимому под впечатлением первой войны были написаны слова Черчилля, обращённые к Баруху в 1939 г.: «Приближается война… Вы будете там командовать парадом…». Полноту власти Баруха во время первой войны показывают события 1919 года (по окончании войны), когда президента Вильсона привезли из Европы обратно в Америку в состоянии полной неработоспособности. Барух «стал одним из членов группы, которая выносила решения во время болезни президента» (Розенблюм, см. библиографию). Эту группу называли не иначе, как «регентский совет», и когда главный член кабинета заболевшего президента, госуд. секретарь (министр иностранных дел) Роберт Лансин по собственной инициативе созвал заседание совета министров, больной президент уволил его. В дальнейшем президент порвал отношения и со многими другими своими сотрудниками, включая полк. Хауза, однако «за Баруха Вильсон держался до последнего».

Во время Второй мировой войны, президент Рузвельт, идя по стопам Вильсона, создал «Совет Обороны» с такой же «Совещательной Комиссией» (1940), а в 1942 году реорганизовал её в Ведомство военного производства, соответствовавшего аналогичной организации 1918 года. Тот же Бернард Барух снова посоветонал поставить эту всемогущую организацию под власть одного лица, но случилось так, что ним лицом оказался не он сам. Его биограф Розенблюм пишет, что Барух был этим весьма разочарован, но этому необязательно верить. Редкие ссылки на Баруха в этой книге не показывают всей полноты его влияния. Все наиболее осведомлённые люди, известные автору этих строк, всегда считали, что он обладал большей властью, чем любое другое лицо в окружении американских президентов на протяжении более, чем 40 лет и что он пользуется ей и до настоящего времени (родившись в 1870 г., Бернард Барух умер в 1965 г. — прим. перев.). Его биограф сообщает, что он был непрерывным советником всех американских президентов (включая трёх от республиканской партии, избранных в 1920, 1924 и 1928 гг.) начиная от президента Вильсона; в биографии издания 1952 г. Розенблюм предсказал, что Барух будет «советником» и у президента Эйзенхауэра и даже указал, каковы будут его «советы». Истинное место Баруха в этой истории будет показано позднее при описании его весьма знаменательного, первого открытого выступления.