Спорим, ты меня любишь?
Шрифт:
Его тош… нит?
Буэ…
Что за… Кровь? Откуда кровь?
Пара! Его пара! Ей плохо? Она умирает?
Санни!
Нет. Нет! Не-ет!!
— Санни? САННИ!
Голова раскалывалось, я не чувствовала своего одеревеневшего тела, глаза жгло от слез и полопавшихся сосудов, но я всё равно приоткрыла их ровно настолько, чтобы увидеть склонившегося надо мной взбудораженного Кая. Не лигра. Не зверя. А именно командора Кайреда Холта. Голого, бледного, взъерошенного, в крови, но в так желаемом мною человеческом облике. В ту же секунду меня оглушило тишиной (это Улла дала
— Наконец-то… Должен будешь.
— Где мы? Что происходит?
Поморщившись, я предпочла закрыть глаза и изобразить обморок, тем более Фабиш уже спешил вызволить нас из клетки, а вдали слышался торопливый цокот ног Глафиры. В течение следующего часа, а то и двух я послушно вытерпела тщательный медицинский осмотр, устроенный нам обоим эльфарианкой, но если командор буквально заваливал её вопросами, требуя у Маруси подтверждающие видеокадры чуть ли не каждой минуты этого непростого дня, то я стоически изображала сон, даже не пытаясь сбежать из-под капельницы. Мне не мешали, но я прекрасно понимала, что это ненадолго и очень скоро придется… А может и не придется…
Нет, всё же придётся.
— Александра.
Минуту назад, выйдя из медблока на ужин, Глафира оставила нас одних, чем не преминул воспользоваться Холт.
— Ты не спишь, не притворяйся.
Мы лежали на соседних койках всего в метре друг от друга, но эльфарианка категорично настаивала на том, чтоб мы провели в медблоке хотя бы эту ночь — повреждения у обоих были не критичными, но множественными и комбинированными. Начиная от разрыва мелких сосудов по всему телу и расстройством пищеварения, продолжая нарушениями слуха, зрения и координации, заканчивая ломотой в мышцах и волнообразными приступами паники. У обоих.
— Когда женщина не отвечает, это значит всего лишь, что она не хочет этого делать, — произнесла раздраженно, даже и не думая открывать глаза. — Поэтому заткнись и не мешай.
— Чему?
— Лелеять план мести.
— Тебе сегодняшнего дня не хватило? — он удивился так искренне, словно всё это было лишь моей виной.
А ничего, что я вообще-то кое-кого спасала?!
— Сегодняшний день стал одним из самых худших дней в моей жизни! — прошипела, ни капли не покривив душой. — И виноват в этом ты, чертов Кайред Холт!
Я разозлилась так сильно, что даже повернула к нему голову и распахнула глаза, чтобы он увидел не только мои красные белки, но и гнев в самой глубине зрачков.
Не меньше минуты шла борьба взглядов, но и в этот раз Кай поступил совершенно не так, как поступил бы на его месте любой другой мужчина. Вместо ответного гнева, отрицания или чего-то ещё подобного, он всего лишь четко произнёс:
— Прости.
Я первая не вынесла напряжения, которое сгустилось между нами после этого слова, поэтому не только отвернулась и зажмурилась, но и горько прошептала:
— Да пошёл ты со своим «прости»…
— Ты разве не этого хотела? — В отличие от меня, он словно разом повзрослел на полноценную сотню лет и был возмутительно сдержан и рассудителен. — Чтобы я осознал подлость своего поступка, раскаялся и просил прощения? Ты спасла меня, несмотря на то, что презираешь. Пожертвовала своим здоровьем. Показала себя настоящим профессионалом и просто Человеком с большой буквы, пока я только и делал, что вёл себя как эгоистичный мудак. Мне встать на колени, чтобы ты поверила, что я действительно раскаиваюсь и ценю твою помощь? Записать обращение на видео и разослать по галактике на первые полосы центральных новостей? Что ты хочешь, Александра?
— Мести, — шепнула одними губами, чувствуя, как по щеке катится одинокая слезинка. — Ещё утром я хотела всего лишь мести. Двадцать лет, Кай… Двадцать лет тот случай грыз меня изнутри, мешая жить, а ты просто взял и забыл. Но космос посмеялся над нами обоими, да? Смешно тебе теперь? М?
— Нет.
Холт не тянул с ответом, но я не сильно-то его и ждала. Не ждала и того, что он на этом не остановится.
— Мне стыдно. Совестно. Просто гадко ощущать себя последней сволочью. Тварью. Подонком. Нет таких слов, чтобы описать то, что я чувствую. И чувствовал там, в клетке. Больше всего на свете я хочу сейчас обнять тебя и никогда не отпускать, но знаю, что оттолкнёшь и будешь права. Твоя боль — это моя вина. Невозможность избежать запечатления — лишь моя проблема. Не твоя. Ты вправе подать на меня рапорт и будешь права. Возможно, руководство сочтёт нужным заменить часть экипажа и меня отзовут вместе с другими шеррианцами, но я буду ходатайствовать, чтобы тебя оставили в этой экспедиции…
— Да хватит уже строить из себя мученика! — не выдержав морального давления, я психанула и, чувствуя, как накатывает очередная паническая атака, просто сжала зубы и выдернула из вены иглу. Резко села на кровати, скинула ноги вниз, поплотнее обернулась в тонкое одеяло, которым была накрыта, и нацелилась на побег из этого мерзкого места. — Ненавижу слюнтяев! А сейчас ты ведешь себя как тряпка, чертов Кайред Холт! Так и знай!
Злорадствуя, что шеррианец гораздо слабее меня, лишившись сил в том числе из-за оборота, я кое-как доковыляла до двери, но выйти не успела — та открылась у меня буквально перед носом, явив незваного посетителя.
— Так-так, — грозно поцокал космопсихолог, являя нам свою лощеную рож… мор… лицо. — И куда это вы собрались, Александра?
— Подальше от психа на дальней койке, — процедила неприязненно. — Уж будьте любезны, проведите с ним сеанс психотерапии. Вы ведь тут именно за этим? Так прошу! Пациент ожидает вас с нетерпением! Вбейте уже в его дурную голову, что именно он в ответе за всё произошедшее и именно ему это и разгребать!
Откуда только силы взялись, но я оттолкнула опешившего урианца и, не теряя достоинства и одеяла, прошуршала к своей каюте. Последние метры дались с большим трудом, но я преодолела и их, после чего просто рухнула на свою кровать без сил, судорожно дыша и давясь беззвучными рыданиями.
Всё не так. Всё!
Где радость? Где удовлетворение? Где гордость от свершившегося возмездия, в конце концов?!
Ни-че-го.
Пустыня…
Правы те, кто говорит, что месть опустошает. А я, глупая, не верила…
Двадцать лет мечтать о том, как он будет влюбленным и униженным лежать у моих ног и слезно просить прощения, а получив это — не почувствовать ничего, кроме разочарования.
Как это вообще так? Разве справедливо?!
Нет.
Но мне ли не знать, что справедливости не существует? У каждого своя правда, у каждого своя жизнь.