Спортсмены
Шрифт:
Бывая дома, Серафим видел, что дом пустеет. Вера училась на биологическом факультете университета, а Лиза готовилась к поступлению. Другие сестры стали усердными помощницами отца. Отец по-прежнему служил молебны, для него ничто в мире не менялось. Георгий писал, что скоро вернется, что математика его интересует все больше и больше.
В одиночку Серафим не знал, куда ему жить. И лишь когда он бегал, возникало предчувствие чего-то нужного и интересного для себя. Но пока еще только для себя...
Наконец весной 1931 года вернулся Георгий. При первой встрече они друг друга даже испугались. Георгий отяжелел, огрубел.
– Здесь нам делать нечего, - сказал он.
– Поехали, Симка, в Москву.
И вскоре (не без хлопот) они были приняты на завод «Люкс» чернорабочими.
Все лето 1931 года ушло на приглядывание к городской жизни.
Жили на Полянке, вместе с Верой и Лизой. Комнатка была крошечная, потому братья старались там не маячить, не мешать сестрам учиться, приходили только ночевать.
Их же университетом было тогда шатание по городу после работы.
«В те годы, - рассказывал старый рабочий завода «Серп и молот» А. П. Поспехов, прекрасно помнящий Знаменских, - москвичи все сделались между собою словно знакомы. Нынче вы не встретите такого, чтобы весь трамвай между собой беседу вел, а тогда - было. У Зощенки это точно подмечено - было. О чем беседу вели? Ну конечно, чепуха с чепухой ерунду молотили, а рабочие - про план и индустриализацию. Пятилетний план был нам всем ближе отца родного - очень хотелось его выполнить, чтобы поскорее жить лучше».
А на «Люксе» жили потихоньку. Приди вовремя, восемь часов помаши кувалдой или железо потаскай - и до завтра. Работа шла «на хозяев», а рядом, на «Серпе», рабочие чувствовали себя сами хозяевами.
Именно в 1931 году, в марте, было принято положение о комплексе ГТО, и летом сдача физкультурных норм развернулась повсеместно. На одном только «Люксе» ничего не разворачивалось. Когда Знаменские прочли положение, они так и ахнули - это же как раз то, что им нужно! «Физкультурник, - было написано, - выполнивший нормативы, а также зарекомендовавший себя активным участником общественной и политической жизни, награждается значком, грамотой и пользуется преимуществом при поступлении в физкультурные учебные заведения».
Решили немедленно взяться за подготовку к сдаче норм. Нормы казались трудными! Увидят физкультурников на спортплощадке, Георгий, как более смелый, подойдет, потом брату скажет: «Говорят, можно только своим».
А где им найти своих?
Наконец в конце июня удалось записаться на сдачу норм ГТО, и произошел тот печально знаменитый эпизод, который задержал рождение их как спортсменов еще на год.
В каждом забеге на 1000 метров стартовало человек по 150, а в Сокольническом парке тогда ничего не стоило заблудиться - это был просто лес. После команды «марш!» братья рванули и помчались не жалея сил. Прибежали, когда остальные еще и не завиднелись. Судья смотрит на секундомер - 2 минуты 50 секунд. А всесоюзный рекорд (его никому не удавалось побить с 1928 года) был всего на 15 секунд лучше. «Ладно заливать, - говорят братьям, - вы и не бежали вовсе - вон из кустов выскочили. Отойдите, не мешайте».'
Серафим так оторопел, что и сказать ничего не может.
– Давай еще раз пробежим?
– предложил он брату.
– Да ну их!
– Нет уж давай!
Взяли
Серафим повернулся и ушел...
...Однажды, уже осенью, шли они после работы как собаки усталые по Землянке, где находился стадион завода «Серп и молот». Настроение было мрачное: лето прошло, и есть хочется - а за забором кто-то из девчонок весело кричал: «На старт! Внимание! Марш!»
Серафим услыхал и насупился, тогда Георгий сказал:
– Сим, а ведь мы с тобой кустари. Так мы не проживем, за ручку нас никто выводить не будет.
Серафим продолжал шагать.
– Давай прямо сейчас на стадион зайдем - не съедят же нас? Ну посмеются - пусть...
– Не пойду, - ответил Серафим.
– А я пойду, - сказал Георгий.
В их жизни это был первый случай, чтобы Серафим не послушался...
После того как их приняли на «Серп и молот», материальное положение братьев улучшилось. Работая в прессовом цехе, Георгий зарабатывал до 90 рублей, и чуть меньше получал Серафим как техник-геодезист.
От сестер они переехали за город, в дачный поселок Никольское по Курской железной дороге, где дешево, за 12 рублей в месяц, сняли чердак у одинокой старушки. При желании можно было бы найти какой-нибудь угол и в городе, но Серафим сказал: «В городе не побегаешь», - и Георгий понял, что после успеха в пробеге Химки - Москва брат решил заняться тренировками серьезно. Теперь старшему брату не раз приходилось убеждаться, что ни при каких обстоятельствах Серафим не забывает о спортивном режиме. И Георгий принял этот режим, хотя в делах тренировок и соревнований ему не всегда удавалось быть таким предусмотрительным и аккуратным, кан Серафим. С Георгием случалось, что он, к примеру, получал травму только из-за того, что бежал на авось; Серафим - никогда.
Вставали они рано, купались в пруду и, выпив по кружке молока, шли на станцию. От станции и до самой заводской проходной пролегала идеальная, словно для них созданная тропа - слева от железнодорожной насыпи - 17 километров. В те годы перегоны между станциями были совершенно пусты: поля, лесочки. Иногда они пробегали только треть пути и подсаживались на поезд, иногда половину, а в хорошую погоду бежали из конца в конец. Не бегали в дождь - скользко - и когда тропу заносило снегом. Без шапок, в малиновых фланелевых костюмах - лыжных, они появлялись в проходной за полчаса до гудка. Зимой волосы были седые от инея. Шли под душ, переодевались в спецовку, в буфете завтракали булочками с молоком (к молоку они всю жизнь питали слабость) и расходились по рабочим местам.
Чем дольше они работали на заводе, тем больше нравилась им эта новая жизнь.
Нравилось, что все здесь были объединены и уравнены одним - трудом. Нравилось, как сразу замечают хорошую работу и как все уважают особенно хорошо работающих. Это были ударники.
Все делалось по справедливости. Ударники больше зарабатывали, им выдавались красные книжки на продукты и промтовары.
Как раз в те годы на СИМе работал Н. А. Михайлов, избранный позже первым секретарем ЦК ВЛКСМ. В книге о родном заводе он пишет: