Споры об Апостольском символе
Шрифт:
Как смотреть на поступок Константина, казнившего жену и сына? Для разъяснения дела немецкий автор приводит целую серию законов Константина, касающихся прелюбодеяния — и очень строгих. Из этих законов видно, что этот император прелюбодейство и блуд считал тягчайшими изо всех грехов. Ознакомимся с законодательством Константина в указанном отношении. Из эдикта, которым даровалась амнистия преступникам, исключены были наряду с убийцами и отравителями одни только прелюбодеи; Константин своими законами старался ограничить конкубинат, считавшийся в римском государстве делом позволенным. Встречаем между законами Константина и такой, которым под опасением ссылки и конфискации имущества запрещалось опекунам лишать невинности вверенных их покровительству девушек, хотя бы опекуны имели в виду потом жениться на этих девушках. По древнему праву юноша в случае похищения девушки с намерением жениться на ней, не подлежал наказанию, если похищенная изъявила раньше согласие на свое похищение; не так стало при Константине. По закону, изданному в 318 г., если девушка изъявила свое согласие на похищение ее юношей, то и она, и похититель подлежали смертной казни; мало того: даже девушка, похищенная против ее воли, несла некоторое наказание: она лишалась прав наследства, так как закон не хотел представлять возможности похищения без косвенного согласия похищенной. По тому же закону, нянька или проводница похищаемой, как пособница в преступлении, наказывалась в высшей степени жестоко: таковой вливали в рот расплавленный свинец; даже родители похищаемой, в случае сокрытия
Из всего того, что сказано Зекком по поводу казни Криспа и Фавсты, он делает следующий окончательный вывод: право охранять честь своего дома принадлежит каждому мужчине. Тот, кто под опасением строгого наказания запретил родителям давать прощение их собственной похищенной дочери и вообще сурово относился к прелюбодеям и прелюбодейству, должен был сообразовать свою деятельность с характером собственного законодательства. Следовательно, если Крисп и Фавста были преступниками закона, то Константин не заслуживает осуждения; если допустить, что один из них оклеветан, то и в этом случае императору можно ставить в упрек лишь излишнюю поспешность, которая, однако же, тем извинительнее, чем чудовищнее казалось ему то преступление, на какое указывало обвинение. [81]
81
Русские церковные историки не отвергают факта казни Константином жены и сына; так поступают профессора: А. П. Лебедев (в сочинении «Эпоха гонений на христиан») и Ф. А. Курганов (в работе «Отношения между Церковью и государством в Визант. империи»).
Из других казней родственников Константина, казней, допущенных этим императором, автор разбирает лишь дело Лициния Младшего (или Лициниана), сына известного императора Лициния. Без сомнения, автор останавливается на этом деле потому, что оно представляется странным, представляется, что как будто бы Лициний Младший казнен решительно безо всякого повода. Но последуем за разъяснениями немецкого автора.
Смерть Лициния Младшего, по свидетельству Иеронима, случилась в том же году, когда погиб и Крисп. Но это свидетельство не имеет никакой цены, потому что Иероним свое сведение о Лицинии Младшем взял у Евтропия, а так как у Евтропия не указана дата события, то Иероним поставил дату по своему произволу. Вопреки этому свидетельству нужно утверждать, на основании точных документов, что Лициний Младший был жив еще в апреле 336 г. В этом году Константином издан закон, которым запрещалось усыновлять незаконнорожденных (часть этого указа приведена выше); закон объявлял лишенными прав, принадлежащих законным детям, даже тех из незаконнорожденных, разрешение на усыновление которых дано самими императорскими декретами; в конце рассматриваемого закона находились такие слова: «Также и у сына Лициния, возведенного императорским рескриптом на высоту достоинства, (повелеваем) отнять имущество, обратив его в казну, а самого его наказать розгами, заключить в узы и считать возвращенным в его прежнее (рабское) состояние». При повторении этого закона добавлено: «Так как сын Лициния хотел предаться бегству, то заключив его в узы, сослать в Карфаген на ткаческую фабрику». Отсюда видно, что Лициний Младший не был сыном Констанции, жены императора Лициния, как утверждали Евтропий и за ним Иероним; он был незаконнорожденным от рабыни (и конечно императора Лициния), вот почему закон предписывает ему возвратиться в прежнее, т. е. рабское состояние. Впрочем, этот же Лициний Младший был усыновлен не только своим отцом, но, вероятно, и Констанцией, и потому мог считаться сыном сестры Константина. Но в 336 г. вышеуказанным законом он оказался лишен всех своих прав, должен был подвергнуться наказанию розгами и возвращен в то состояние, к которому он принадлежал по рождению. Ввиду неясности сведений о предыдущей истории жизни Лициния Младшего и разногласий на этот счет ученых, Зекк делает краткий, но убедительный критический обзор свидетельств об этом лице, и в заключение приходит к тому выводу, что Лициний Младший был действительно незаконнорожденным сыном своего отца. Автор пишет: должно думать, что Лициний Младший родился у императора Лициния весьма незадолго до брака этого последнего с Констанцией (а этот брак заключен в феврале 313 г.). Может быть, усыновление ребенка и самой Констанцией было поставлено со стороны Лициния условием, на котором он вступал с ней в брак; это тем вероятнее, что Лициний был уже в таких летах, когда надежды иметь детей от законного брака представлялись сомнительными.
Как понимать поступок Константина с этим молодым принцем? На этот вопрос немецкий ученый дает следующий ответ.
Незаконнорожденный Лициний, считавшийся между тем сыном его сестры, должен был претить нравственному чувству Константина, тем более, что чувствительность его к таким «вещам с течением времени все увеличивалась. Притом же, в его глазах, с точки зрения тогдашних понятий, раб являлся существом, лишенным человеческих прав. Самому Константину принадлежит следующий закон: за смерть раба следовало наказывать его владельца только в том случае, если она произошла от такого орудия, которое по самой сущности своей свидетельствует о намеренном убийстве; если же раб умрет под розгами или плетьми, а равно если зачахнет в темнице, то господин не несет никакой ответственности за смерть своего раба. Вышеприведенным нами указом Константина повелено было наказать Лициния розгами. Но вышло так, что молодой человек под розгами нашел себе смерть. Если это случилось неожиданно, то, конечно, в этом никто не виновен, но если мы даже допустим, что это случилось по воле Константина, определенно не выраженной, но лишь угаданной исполнителями экзекуции, то прямой закон, говорит немецкий ученый, был на стороне императора: этот закон не мог ставить ему в вину печальный результат. И во всяком случае, с точки зрения века Константина, смерть жалкого раба не могла возбуждать в императоре больших укоров совести. Можно удивляться только тому, что подобная развязка откладывалась так долго, до 336 г. Вероятно, какая–нибудь необходимость побудила Константина развязаться с неприятным ему принцем. Действительно, если и когда, то именно в 336 г. явилась большая необходимость пожертвовать принцем, которого так долго терпел император. Именно: в это время персы угрожали войной, и войну с ними император хотел вести лично. Он должен был удалиться за пределы своего государства, может быть, на продолжительное время. Поэтому он счел неблагоразумным у себя позади оставлять какого–либо опасного претендента на престол, а таким и был Лициний. Константин открыл собой новую династию на престоле и должен был обеспечить ее будущность. Можно ли назвать эгоизмом, если император старается утвердить свой трон и оставить своим преемникам этот трон вполне обезопасенным? Можно ли назвать мужем крови того, кто жертвует одним человеком на том соображении, что останься он жив, он, пожалуй, сделается источником невообразимых смятений? Ведь едва кончилось то несчастное стоj летие, в течение которого были опустошены все провинции, благодаря тому, что один узурпатор за другим старались друг у друга вырвать скипетр правления. Еще и теперь везде можно было встречать толпы разнузданных людей, которые готовы были за деньги начать междоусобную войну. Много было в последнее время низвержено с престолов и императоров, и кесарей, и каждый из них имел более или менее многочисленную партию приверженцев в войске. Все это было очень опасно в политическом отношении. Что удивительного в том, если император Константин захотел действовать сообразно с библейскими словами: «Пусть лучше один человек умрет, чем весь народ погибнет»? Да и без сомнения, Константин, как и большинство христиан того времени, был уверен, что управлять государством без греха невозможно. Не без причины Константин отлагал совершение своего крещения до наступления смертного часа.
В заключение своей статьи автор говорит: я не имею намерения обелять Константина; задача историка — изучать исторические личности, а не придумывать способы к их оправданию; если же историк захочет стремиться к этой цели, то единственно в смысле пословицы: tout comprendre c’est tout pardonner («вполне понять — значит совершенно извинить»). Одно скажу: я решительно далек от мнения, что будто казни родственников Константина, происшедшие в его царствование, делают невозможным признавать его честным христианином.
Конечно, мы со своей стороны не станем утверждать, что Зекком сказано последнее слово науки. Вопрос, которым он занимался, очень нелегок, и можно надеяться, что появятся и другие попытки в этом же роде, которые еще более прояснят нравственный образ Константина. Но во всяком случае Зекк стал на правильный научный путь, который едва ли может зарасти тернием и волчцами. После Зекка такие писатели, как Геррес, будут гораздо сдержаннее в своих выводах. Геррес на каждом шагу своего исследования приписывает Константину ни много, ни мало, как «султанизм» (слово, которое он употребляет десяток раз); но на поверку открылось, что «султанизм» свойствен не Константину, а самому исследователю, который свою грубую и безрассудную характеристику Константина бесцеремонно навязывает историкам, самомнительно выдавая ее за продукт «исчерпывающей, осмотрительной критики, соответствующей требованиям новейшей научной историографии».
Зекк приводит пословицу (в греческой ее форме): «Чем ушибся — тем и лечись». Да, в деле науки лучший или, правильнее, единственный ее судья — она сама. Если один ученый впал в ошибку, эта ошибка не причинит вреда. Она найдет свою Немезиду в лице прочих служителей науки. !
Экономическое состояние Римской империи и христианство [82]
Экономическое состояние Римской империи в период римских императоров, в период появления, распространения и утверждения христианства в мире, было неодинаково. Начиная с I в. и до конца III в., до эпохи Диоклетиана, оно было лучше, благоприятнее и легче для народонаселения, хотя и не в равной мере, а с конца III в., до переселения на римскую территорию различных диких и полудиких племен, хуже, неблагоприятнее, стесненнее для жителей.
82
Впервые опубликовано в журнале «Православное Обозрение» за 1885 г. Т. 3. С. 121–155.
Христианская Церковь, являясь носительницей и проводником высшей идеи гуманности, никогда не оставляла без внимания экономического положения тех народов, среди которых утверждалось и насаждалось христианство. Так было и в Римской империи. Ввиду того что экономическое состояние Римской империи в эпоху появления и утверждения христианства было, как мы заметили выше, неодинаково: сначала много лучше, а потом много хуже, и отношение Церкви к экономическому состоянию народонаселения в Империи представляется неодинаковым: сначала это отношение носит такой характер и такие свойства, а потом другой характер и другие свойства. В чем же именно, в каких формах и действиях выражалось отношение Церкви к экономическому состоянию Империи?
Охарактеризуем экономическое состояние Империи в период времени от I до конца III в.
Несмотря на то что древность не умела так хорошо эксплуатировать естественные богатства почвы, как это делается в наше время, римский экономический быт не знал того страшного пауперизма, какой развивается в настоящее время в западных цивилизованных странах. Рим, богатейший из всех городов рассматриваемого времени, был одним из тех городов, где бедность достигла наибольшего распространения. Что же касается провинций, то там экономическое положение представлялось в более или менее цветущем состоянии. Рим, куда как в столицу собиралось на житье много всякого народа — имущего и неимущего, представлял значительное развитие бедности, но зато он, Рим, имел и все средства не оставлять пролетариата в беспомощном состоянии. Нет сомнения, что число бедняков в Риме было больше, чем в каком–либо столичном городе современного нам мира. Вот в каком отношении находилась численность обеспеченного народонаселения к численности народонаселения, не могущего похвалиться достатками. В царствование императора Августа Октавия в Риме было до 320 тысяч лиц мужского пола, которые нуждались в помощи от правительства и получали денежное вспомоществование из государственной казны. Полагают, что в это число неимущего народонаселения следует включить и детей. Но так как к этому числу нужно прибавить известное число женщин неимущего класса, то всех нуждающихся для своего существования в сторонней помощи выйдет не менее 580 тысяч человек. Процент же обеспеченных людей в Риме был сравнительно невелик. Сюда относилось: 10 тысяч сенаторов и всадников, т. е. лиц, обладавших имуществом; 20 тысяч солдат, имевших достаточное содержание от правительства, и, наконец, 60 тысяч различного рода людей, живших торговлей и промыслами. Таким образом, при Августе в Риме на 580 тысяч лиц необеспеченных приходилось лишь 90 тысяч обеспеченных. Но такое неблагоприятное экономическое положение имело место лишь в Риме, и нигде более. Тем не менее неимущий класс в столице не был классом голодающих. Этот класс имел привилегию кормиться за счет государства или, что одно и то же, за счет провинций. Правительство давало неимущему классу не только деньги, но и хлеб, и соль, и мясо. Так что, несмотря на преобладание нищеты в Риме, по словам Фридлендера: «Рим представлял в таком изобилии всякие выгоды для жизни, что в нем хорошо жилось как высшим, так и низшим слоям народонаселения».
Рим представлял, несмотря на всю свою роскошь и богатства, громадное скопление нищеты и бедности; это правда. По Риму, однако, нельзя судить об экономическом положении Римской империи. В провинциях дело было иначе. Даже в таких больших городах, как Александрия или Антиохия, которые по многим сторонам своей жизни напоминали Рим, положение дел было гораздо благоприятнее. Позднее, когда обеднение Римской империи шло быстро и неудержимо вперед, в Антиохии, например (по известиям, извлекаемым из сочинений св. Златоуста), 1/10 всего народонаселения составляли богатые, 1/10 — бедные, а остальные 8/10 представляли собой середину между богатыми и бедными, более или менее были обеспечены в жизни.