Споры об Апостольском символе
Шрифт:
Вообще, первые столетия периода римских императоров принадлежат к счастливейшим по экономическому положению жителей временам не только римской, но и всемирной истории. После страшных бурь междоусобных войн провинции наслаждались продолжительным миром. Войны, какие велись в это время, сосредоточивались на границах и не касались стран, прилегавших к Средиземному морю; страшный деспотизм последних императоров из царственной фамилии Юлиев, сопровождавшийся расточительностью и небрежением о государственном хозяйстве, оказывал свое бедственное влияние лишь на один Рим. Некоторые надписи свидетельствуют, что даже в царствование таких императоров, которых история рисует самыми мрачными красками (например, при Нероне), провинции и их жители чувствовали себя счастливыми. Управление провинций было строго регулировано; правосудие не оставляло желать лучшего; такого истощения провинций, какое встречалось в последние времена Римской республики, по крайней мере в той же степени, не замечалось нигде. Подати были умеренны и в общем распределялись правильно. Даже худшие из императоров заботились о том, чтобы прямые и непрямые подати по возможности были облегчены. Таксы или размеры сборов были везде публично объявляемы; и жители провинций во всех отношениях могли удобно, судебным порядком преследовать всякое притеснение и несправедливость. Торговля и ремесла процветали. Сеть путей сообщения, содержимых в полном порядке, покрывала территорию государства; на море не было более пиратов; правительство озаботилось устройством гаваней, проложением каналов, содействовало развитию судоходства. Введенный при императорах счет золотом хотя и не установил единство монетной системы, но зато охотно был принят во всей Империи. Сношения все более и более развивались, обмен продуктов между богатыми
Рим был городом роскоши; пусть эта роскошь часто принимала формы отталкивающие и неразумные, однако же эта роскошь поощряла ремесла, оживляла торговлю. Роскошь, основанная на богатстве, поднимала всякого рода промышленность, давала целым тысячам народа заработок, а следовательно, и хлеб. Так было и в самом Риме. Первые времена императорского периода везде возбудили производительность, индустрию, которые развивались параллельно возрастанию роскоши. Стеклянные фабрики Финикии, пурпуровые фабрики Тира, полотняные мастерские в Александрии, всякого рода художественная деятельность, техника которой достигла тогда высокой степени процветания, садоводство, виноделие — всего этого не было бы, все это не могло бы поддерживаться, если бы Рим не сделался рынком для сбыта всех этих товаров, если бы возрастающая роскошь отдельных богачей не поднимала цен до самой высокой степени на эти товары. Во всей Римской империи заметны следы развития экономических сил народонаселения. Произведения искусства, удовлетворявшие облагороженному вкусу просвещенных классов, достигают замечательно широкого сбыта, поощряя торговлю этого рода. Земледелие и скотоводство основаны были на рациональных началах и по количеству и качеству продуктов далеко превосходили прежние времена. Производство всякого рода поваренной зелени, фруктов, виноделие едва ли даже уступали по своим размерам и качествам нашему времени. Письма Плиния, которые сообщают нам сведения о жизни поселян и обитателей городов в Верхней Италии, свидетельствуют о том благосостоянии жителей, при котором едва ли мыслима нищета, по крайней мере во сколько–нибудь значительной степени. Также на всем Востоке Империи, где именно и процветали ремесла и где не было такого сибаритского пренебрежения к труду, какое имело место в Риме, материальное благоденствие и экономическое довольство составляли общую черту. Как в Риме, так и за пределами его правительство заботилось о регулярной доставке хлеба, о том, чтобы рынки были снабжаемы необходимыми жизненными припасами, чтобы цены на продукты были умеренны и доступны. Едва ли в какое–либо другое время какое–либо правительство сделало так много в этом отношении, как римское правительство; если какой–либо город или местность постигало несчастье — землетрясение, опустошительный пожар, голод или временный недостаток в хлебе, то даже худшие из императоров с готовностью шли на помощь пострадавшим.
Не следует упускать из внимания и того, что в Римской империи, по самому ее географическому положению, не могло быть такой тяжкой нужды, какую терпит пролетариат в наше время. Уже самое различие южного климата Империи от северного, где основались новые государства, значительно облегчало положение народонаселения Римского государства. Страны вокруг Средиземного моря имели совершенно мягкий климат, в котором борьба за существование доставалась легче. Дешевле ли было жить тогда, чем теперь, определить с точностью трудно, но во всяком случае житель юга имеет меньше потребностей, и уже по этому одному он мог прожить дешевле. Естественно, что в Риме все было дороже, как и теперь в больших городах. Простенькая квартира в верхних этажах римских домов стоила около 160 руб. Многие из жителей Рима нанимали только место для ночлега; в худшем случае бедняки проводили ночь в каком–нибудь из бесчисленных портиков. Но в провинциях было жить и дешевле, и удобней. Цены на жизненные припасы первой необходимости были умеренны. Хотя времена, о которых пишет Полибий, и когда медимн (16 гарнцев) стоил 4 обола (20 коп.), а содержание на постоялых дворах, т. е. пища в течение дня, стоило пол–асса, около 2 коп., уже миновали, так как в период императоров цены значительно поднялись; но все–таки если сравним стоимость труда и ценность продуктов питания, то увидим, что экономическое положение народных масс не было неблагоприятным. Моммзен сосчитал, что во времена первых императоров римская мера пшеницы стоила динарий; а динарий, как показывает притча Христова о винограднике, составлял поденную плату. На пропитание взрослого в течение месяца таких римских мер нужно не более пяти. Следовательно, пять дней поденного труда в то время обеспечивали работника хлебом на целый месяц. Из одной надписи, относящейся к рассматриваемым нами временам императорского периода, путешествующий и обедавший в гостинице платил 1 асс (4 коп.) за хлеб и 2 асса (8 коп.) за варево. Два динария, которые дал благодетельный самарянин содержателю гостиницы для продовольствия «впавшего в разбойники», составляли, следовательно, щедрый дар. Относительно дорого в Римской империи было лишь мясо. По одной надписи, относящейся ко временам Диоклетиана, килограмм (более двух фунтов) бычьего и бараньего мяса стоил 60 коп., килограмм свинины доходил даже до полутора рублей, курица продавалась по 60 коп. Но нужно знать, что низший класс народа редко употреблял мясо в пищу, а большей частью простонародье совсем избегало употребления мяса. Вообще, по римским представлениям, мясная пища считалась роскошью. Один закон Нерона с решительностью запрещает держать в харчевнях мясо и мясные блюда; приказано было продавать здесь лишь капусту и стручковые плоды. Ограничение это совершенно понятно при южном климате.
Разница в имуществе хотя в то время была и велика, но не достигала таких размеров, как теперь. Самое большое имущество, о каком известно из эпохи первых императоров, оценивалось не дороже 45 миллионов рублей. Такого рода имуществом владели авгур Лентулл и вольноотпущенник Нерона — Нарцисс. Думают, что такие большие имущества заключались не в чем другом, как в поземельной собственности. А так как эта собственность, как полагают, приносила доходу не более 4%, то ежегодный доход римских богачей не превышал 1 800 ООО руб. Конечно, далеко было богачам тогдашнего времени до богачей нашего времени! Скоплению больших богатств в одних и тех же руках препятствовала идея о равенстве всех граждан, которая возникла во времена Республики, но не потеряла значения и позднее. В сознании этого равенства народ требовал от богачей, чтобы они поступались своим достоянием в пользу народных масс: народ требовал от них, при известного рода случаях, более или менее значительных подарков или же значительных трат на какие–либо общественные потребности. Такого рода расходы у богачей часто доходили до весьма почтенной суммы. У сатирика Петрония сограждане Тримальхиона говорят ему, что, получив наследство в 30 миллионов сестерций (сестерций = 6 коп.), он легко может пожертвовать 400 тысяч сестерций; полагают, что эта черта сатиры заимствована Петронием прямо из жизни. Такого рода промышленности, которая в наше время на Западе служит источником социальных невзгод, древний мир не знал. Финансовая сторона промышленности опять же не походила на новейшую; торговля велась на чистые деньги. Следовательно, банкротств, из–за которых могли бы страдать многие лица, связанные известными отношениями с предпринимателем, быть не могло.
Одним из важных условий, содействовавших развитию экономического состояния Римского государства, была свобода, которая была предоставлена трудящемуся классу — в разных отношениях. Эпоха римских императоров до Диоклетиана есть эпоха свободной торговли в широком смысле слова. Конечно, существовали и пошлины, и акцизы, и таможенные налоги, но все это не переходило за границы умеренности. Во всем государстве допущена была свобода передвижений; каждый свободный человек мог и ехать, куда хочет, и останавливаться, где хочет. Процветала промышленная свобода; каждый имел возможность употреблять свои средства как источник обогащения, причем предоставлялось на волю самого предпринимателя: где он надеется получить барыши и каким образом. Труд не подчинен был какой–либо организации, которая требовала бы, чтобы известный свободный человек занимался этим делом, а не другим, как стало впоследствии.
Вообще, до конца III в. народонаселение Римской империи жило в значительном довольстве, хотя в этом отношении III в. уступал II в., а II в. — I в.
О том, что экономическое положение Римской империи в рассматриваемое нами время было действительно в удовлетворительном виде, дают знать и некоторые церковно–исторические факты, относящиеся к тому же времени. Вот эти факты. Св. Киприан в середине III в. с большим удобством и легкостью собирает среди членов своей паствы 100 тысяч сестерций для выкупа пленных нумидийцев. Отсылая эту сумму денег по назначению, Киприан замечает, что если и еще понадобятся деньги для той же цели, он их снова соберет и пришлет. Полагают, что в это время паства Киприана была немногочисленна, она состояла из 3–4 тысяч человек. Если его паства безо всякого затруднения могла доставить ему вышеуказанную значительную сумму денег, то отсюда само собой следует, что материальные средства его пасомых находились в хорошем состоянии. Ниоткуда не видно, чтобы его паства состояла из каких–нибудь богачей, для которых ничего не значило жертвовать тысячами сестерций. Около середины того же III в. в Римской церкви за счет римской церковной общины, по свидетельству Евсевия, содержалось 1 500 вдов и лиц беспомощного состояния. Ежегодный расход на это содержание должен быть очень значителен. Выше мы сказали, что римская мера пшеницы стоила динарий (около 40 коп.). [83] Таких мер пшеницы требовалось на пропитание одного человека в месяц не менее пяти. Сосчитав весь расход на призреваемых в Риме, получим очень крупную цифру ежегодного расхода на пропитание этих призреваемых пшеницей (не говоря о том, что, вероятно, и кроме хлеба что–нибудь еще давалось в пищу жителям римской богадельни) в 40 тысяч рублей или около того. Такая значительная трата на призреваемых в Риме свидетельствует, что материальное состояние римских христиан было цветущим. Не видно, чтобы такой расход обременительно ложился на римских христиан, которые тоже не славились исключительным богатством.
83
По теперешнему нашему курсу на золото, которого (курса) мы по возможности держимся в наших вычислениях.
В одном древнем памятнике христианской письменности II в. — в «Климентинах» — высказывается такое правило: «Человеку, способному к работе, нужна работа, а человек, неспособный к работе, нуждается в помощи». Хотя эти слова записаны в сочинении, которое появилось вне круга Православной Церкви, однако, думают (Ульгорн), что это правило было лозунгом всей Церкви. Это правило важно в том отношении, что писатель не представляет себе такой возможности, чтобы человек был способен к труду и желал трудиться, но чтобы при всем том не находил приложения для своих сил. Писатель не предполагает такого случая, а значит, в то время, во II в., труд обеспечивал всякого трудящегося. А это свидетельствует, что экономическое положение римского общества было благоустроенным. Ибо действительная бедность начинает появляться в стране или государстве только тогда, когда или труд не находит спроса, или же он не может обеспечивать трудящегося. Замечательно, что известный Климент Александрийский пишет сочинение не о том, каким образом организовать помощь бедным и неимущим, а о том, каким образом богатый может спастись, о том, «какой богач спасется?» Такая речь, конечно, всего уместнее лишь тогда, когда видишь вокруг себя лиц достаточных. И как решает Климент представившийся ему вопрос? Он не говорит, что богатый человек, чтобы спастись, должен щедрой рукой раздавать свои сокровища неимущим и нищим братиям. По–видимому, в то время не настояло в том особенной нужды, хотя Климент был и гуманен, и сердоболен, как истинный христианин. Писатель рассматриваемого сочинения разбирает притчу Спасителя о богатом юноше и показывает, как нужно жить богатому, чтобы достигнуть спасения. Господь повелел богатому юноше продать все. Что же это значит? Не повелел Он, как некоторые поспешно думают, чтобы юноша отказался от тех благ, какими он владел, бросил свои богатства; нет, Спаситель повелевает ему отказаться от ложных представлений о богатстве, предостерегает от жадности и корыстолюбия, от излишних забот, этих плевел, заглушающих произрастание доброго семени (пшеницы)… Без сомнения, и в эти времена, о каких у нас речь, встречались и бедные, и неимущие, и обделенные судьбой, но они были единицами, а не массами. В этом отличие данной эпохи от эпохи последующей в истории Римской империи.
При таких условиях задача христианской Церкви, всецело проникнутой гуманными началами и никогда не смотревшей безучастно на экономическое состояние народов, среди которых она существует, была проста, была легко выполнима. Церковь должна была разрушить те предрассудки, которые были созданы языческим миром, которые принадлежали, по крайней мере, наиболее достаточным классам и которые препятствовали повсеместному распространению трудолюбия. Говорим о том, что в языческом обществе находил себе место презрительный, пренебрежительный взгляд на труд как чтото унизительное для человека, по крайней мере свободного и небедного. С другой стороны, Церковь должна была сколь возможно чаще напоминать обществу, что в труде заключается главное основание внешнего благополучия человека. Так Церковь и поступала. И коль скоро общество не оставалось глухо к этой проповеди, оно могло надеяться, что случайные экономические невзгоды не разрушат его внешнего благоденствия.
Римские и греческие мыслители держались презрительных взглядов на физический труд как что–то унизительное для свободного гражданина. Для примера приведем прежде всего слова Цицерона. Он говорит: «Неблагодарно и низко ремесло поденщиков, которым платят не за искусство, а за один труд, ибо им наградой служит лишь заработок, за который они продают себя в рабство. За низких людей следует также считать и мелких торговцев… Равным образом все ремесленники заняты низким делом, ибо мастерская не заключает в себе ничего благородного». С течением времени пренебрежительный взгляд на телесный труд не только не ослабевает, но еще более укрепляется. Так, известно, что когда император Клавдий (I в.) захотел принести умилостивительную жертву, то он распорядился, чтобы при этом действии не присутствовало ни рабов, ни рабочих (Светоний). Возвышенные и благородные умы, как, например, Плутарх (II в.) в этом отношении сходились с бессердечными сатириками вроде Лукиана (II в.). Лукиан считал ремесленника низшим существом и вообще каждого зарабатывающего собственными руками объявляет людьми бесчестными, хотя бы это были Фидии и Праксители; Плутарх так говорит о ремесленниках: «Мы удивляемся прекрасной пурпуровой мантии, но на красильщиков смотрим как на ничтожных мастеровых».
При таком пренебрежительном взгляде на телесный труд многие полезные занятия могли не находить себе надлежащего развития и распространения в обществе. Христианская Церковь старалась уничтожить такой предрассудок и тем содействовала экономическому благосостоянию. Церковь не отличала ремесленника от аристократа, на того и другого она смотрела как на братьев, если они делались христианами. Лица самых, по–видимому, невысоких профессий наравне с лицами, принадлежащими к цивилизованному слою общества, могли занимать высшие иерархические должности в христианских общинах. Мученичество одинаково увенчивало венцом высокой славы и садовника, и сенатора. Христианские писатели стараются поднять дух простого рабочего, внушить ему понятие о человеческом и христианском достоинстве. Понятно, что при этом человек, пропитывающий себя трудом рук своих, должен был отвыкать от языческих представлений о физическом труде. По воззрению Тертуллиана, «самый ничтожный ремесленник–христианин знает природу и совершенства Божии лучше, чем Платон». Писатель II в. Афинагор говорит язычникам: «Вы встретите у нас необразованных мастеровых, которые если не словами, то делами докажут вам превосходство нашего учения». Здесь простой христианин предпочитается гордому своей свободой и образованностью римскому гражданину–язычнику. Климент Александрийский еще прямее вооружается против языческого предрассудка о труде. Он доказывает, что ничто так много не приносит чести мужчине, как труд, хотя бы это был самый тяжелый труд — работа мотыгой. Тот же Климент с особенной настойчивостью старается разъяснить женщине, как благотворен для нее труд. Языческие женщины достаточных классов любили проводить жизнь в праздности и пустых забавах. У этих женщин, по словам Климента, нет ни веретена, ни ткацкого станка, ни комнаты, назначенной для рукоделия; вместо того они любили окружать себя шумным обществом, которое с утра до вечера угощало праздных матрон россказнями из скандальной городской хроники; они любили наполнять свой дом редкими птицами, например различными попугаями, за которыми и ухаживали с материнской нежностью. Климент осуждает такой образ жизни женщины. Он рекомендует ей домашний труд как самый лучший способ провождения праздного времени. Мать семейства, внушает Климент, должна проводить день в труде, она должна одевать своего мужа и своих детей в одежды, сделанные ее собственными руками. Она должна заниматься на кухне, чтобы сделать приятное своему мужу; стоять возле ручной мельницы и собственноручно молоть пусть для нее не будет ни малейшим стыдом; пусть она простирает свои руки к бедным, уделяя нищему от плода труда своего. «Так много прекрасного, — восклицает Климент, — в трудолюбивой хозяйке дома! Вокруг нее одна радость: дети радуются на мать, муж — на жену, жена и муж взаимно, а все вместе радуются в Боге».