Спроси у Ясеня
Шрифт:
Потом начался следующий этап. Я должен был познакомиться со всеми местами, где успел побывать Малин. Чем больше времени провел там Сергей, чем большее значение имел для него данный город или страна, тем дольше и меня задерживали там для ознакомления. Две недели в Италии сопровождались изучением языка по экспресс-методу. Не скажу, что выучил его я наравне с английским, но ко дню отъезда уже мог общаться с итальянцами. Верно говорят, второй язык учить проще. Такая же двухнедельная практика была в Париже и в Анголе. Не меньше недели провел я в Штатах. Специальным изучением американского мы там не занимались (тем более что Ясень славился своим классическим оксфордским вариантом английского, выученным не
О своих немыслимых путешествиях рассказываю я не по порядку, а как бы по степени важности, а может, и того проще — по наитию. Я все время вспоминал пророчество Вербы о том, что писать станет некогда. В Лондоне я еще пытался как-то сопротивляться и в промежутках между занятиями упорно заносил в блокнот все, что со мной произошло за последние дни. Когда же начались все эти безумные перелеты, писать стало действительно невозможно.
Ну, вот допустим, на два месяца тормознули меня в Тель-Авиве для прохождения интенсивного курса обучения в разведакадемии Моссада. Так мало того, что хитрые евреи передохнуть не давали от занятий, я вновь и вновь отправлялся по местам боевой славы Сергея Малина: Дамаск, Осака, Пявдж, Коломбо, Тирасполь, Барселона, Батуми, Сан-Сальвадор, Бхактапур (не уверен, что перечислил все) и даже станция Амундсен-Скотт аккурат на Южном полюсе — во куда моего двойничка занесло однажды, несчастного. Боже, как я мечтал о путешествиях в детстве и ранней юности! (Или я уже говорил об этом?) Но по три-четыре дальних перелета каждую неделю, даже на самых современных и комфортабельных самолетах, — это, братцы, чересчур, после этого в простые фразы на иврите начинаешь как-то незаметно для самого себя вставлять странные тамильские ругательства, по ночам снятся латиноамериканские красотки верхом на верблюдах во льдах Антарктиды, и уже никуда не хочется ехать, лететь, плыть, не хочется стрелять ни в какие мишени, изучать методы шифровки и системы паролей, отрываться от «хвоста» и сочинять легенды, попадать в болевые точки и концентрировать энергию… Хочется просто развалиться на крупном песке шикарного пляжа в Натанье, лежать и смотреть на солнце сквозь прикрытые веки.
Раза три побывал я в Москве. Хорошо звучит, правда? Из аэропорта меня привозили в собственный кабинет на Лубянке или в Информцентр на Варшавском шоссе. А по окончании рабочего дня — обратно на самолет. Лишь однажды довелось переночевать на родной земле, и то не в городе, а на ближней даче, в Нахабине.
В октябре, как и планировали, состоялся общий сбор. Почему-то в Польше, в маленьком городке Зелена Гура недалеко от границы с Германией. Все было жутко конспиративно, жутко интересно, но, по-моему, совершенно безрезультатно. Впрочем, об общем сборе надо рассказывать отдельно, подробно и, значит, в другой раз. В Зеленой этой Гуре и тоска была зеленая, потому что с Вербой мне удалось повидаться лишь на бегу.
Нормальную встречу нам устроили в Хайфе примерно месяц спустя. На самом-то деле и она оказалась очень мимолетной. Была ночь, было много вина, много моря, цветов и фруктов, но очень, очень мало времени, и были мы пьяные и голодные друг до друга, и, когда расставались утром, обнаружили, что даже ни о чем не поговорили.
И опять лишь коротенькие письма по факсу или модему. Разве это общение? К концу
— У тебя неделя отдыха, — сказал Тополь. — Пешком по улицам не болтайся, на «Патроле» можешь ехать куда хочешь, но не один. Впрочем, могу создать тебе иллюзию, что ты один, но знай: мы все равно будем тебя сопровождать.
— И это теперь на всю оставшуюся жизнь? — грустно спросил я.
— Скорее всего — да. Но помнишь, я же объяснял тебе, что рано или поздно у тебя появится выбор.
— Помню, — сказал я.
Я впервые увидал «свою» квартиру. Не на экране телевизора и не на фотографии. Квартира мне понравилась. Это был привычный для меня тихий центр, старинный дом, высокие потолки, паркет, солидные двери.
Закончился какой-то жизненный этап, замкнулся кольцом, и наступило ощущение пустоты и безразличия. Я спал, читал (на русском языке!), ел, пил джин с тоником, смотрел телевизор (говоривший по-русски!), ездил по московским улицам (просто так!) и ждал Вербу. Татьяна должна была приехать со дня на день откуда-то. Кажется, из Аргентины.
И наконец она приехала. Отпуска моего оставалось три дня. Боже мой, какие это были три дня!.. Как бы это получше описать? Да нет, не буду я их описывать. Ни к чему это. Ну вас всех на фиг!
Часть вторая
ВЕРБАЛАЙФ
Человеческая жизнь начинается по ту сторону отчаяния.
Жан-Поль Сартр…Прошлое неотменяемо, а простить — это значит отменить. Я не могу переписать жизнь набело, даже если сам Христос простит мне черновик.
Валерия Новодворская. По ту сторону отчаянияГлава нулевая
— Сергей, — позвал из темноты ее нежный голос.
— А можно я буду сегодня не Сергей?
— Можно, — сказала Татьяна. — Сегодня ты будешь Мишук.
— Мешок? — переспросил я, дурачась, — Мешок с чем?
— Мишук, — повторила она. — Мишук. С чудесами.
— Это с какими же? — поинтересовался я.
— Погоди, не сбивай, я хотела с тобой поговорить.
— О чем?
Я вздрогнул и профессионально напрягся, потому что в Танином голосе прозвучало нечто находящееся по другую сторону от мира пьянок, секса и шуток. Она хотела поговорить о работе. Может, и не впрямую, но это было связано с работой. Она не ответила мне, и я еще раз спросил:
— О чем?
— Вот идиотский вопрос! О чем! Хочешь выслушать меня — слушай. Какая разница, о чем! О себе, о жизни, о самом главном…
— Извини, Танюшка, извини…
За что я извинялся? Она говорила полную чушь. Не был мой вопрос идиотским.
— Валяй. Я слушаю тебя.
Она вылезла из-под одеяла, поежилась, белым зябким облачком пересекла комнату и накинула халат.
— Бр-р-р, зачем ты окно-то открыл, дурик?
— Чтобы воздух был свежий, — пояснил я и поплотнее закутался в одеяло.
Татьяна закурила, очевидно, чтоб воздух был еще свежее, и в свете спички торжественно полыхнули ее голубые глаза.
— Помнишь, ты рассказал мне «Историю о влюбленном мальчике»?
— Помню.
— А я обещала рассказать тебе другую историю.
— И это помню. «Историю о влюбленной девочке»?
— Нет, все гораздо прозаичнее. Я не Остап Бендер и не Михаил Разгонов, я не придумывала названия для своей истории, но, если хочешь, это «История о девочке, которая научилась ненавидеть». Кажется, наш великий пролетарский писатель Леша Пешков утверждал, что нельзя по-настоящему любить, не научившись по-настоящему ненавидеть. Цитирую по памяти. Главное — не формулировка, главное — суть. А суть мне кажется верной… Так ты будешь слушать?