Спросите у берез...
Шрифт:
В то время дистанция между ними выросла еще больше. Одна уже учительница. Вторая — еще ученица.
Сблизились они в самом начале войны. Не только потому, что их объединило общее для всех горе, сдружило подполье. Постепенно они стали замечать, что на многие вещи смотрят одинаково. Одинаково любят Родину, школу, свой озерный край. И еще — книги. Большую школьную библиотеку они перенесли к Жене в сарай и спрятали.
Последней книгой, которую прочитали подруги и которая произвела на них неизгладимое впечатление, была книга С. Вольфсона «В матрацной
Она помогла увидеть прообраз фашизма, лучше понять его звериную природу.
— Слушай, Женя, а сегодня опять приходил этот казах, — отложив в сторону ручку, сказала Мария, когда Вася с Мишкой вышли на кухню.
— Галим?
— Да, Ахмедьяров.
— А что он хотел?
— Скучно, наверно, ему в Василевщине. У нас хоть словом есть с кем перекинуться. А там одни женщины да старики. Человек не находит себе места. Готов в одиночку идти через линию фронта.
— Что ж, томится не он один, — ответила Женя. — А Михаил Кошелев, Николай Муранов, Алексей Трофимов?.. Все они живут мечтами о весне, когда можно будет уйти в лес.
— Это правильно, — согласилась Мария, — только нетерпение Ахмедьярова особое.
— Южный человек, горячая кровь…
Все попавшие в окружение и бежавшие из плена военные давно уже были взяты на учет. Каждому из них намекнули, что скоро в этих местах будет создан партизанский отряд. Местные подпольщики помогли людям укрыться от полицаев и всевидящих глаз пана Гудковского.
Только подумали о нем, а этот фашистский холуй — тут как тут. Знакомая бричка гулко протарахтела по мерзлой, еще не укатанной дороге.
Все поспешили к окну. Посмотрели в ту сторону, куда умчалась бричка. Недоуменно переглянулись.
— Да куда же вы смотрите! Прямо надо глядеть, — показала рукой Женя Фроленок.
На противоположной стороне улицы, против окна Васиного дома, стоял Ленька Ярыга. Изощряясь в гримасах, он дразнил удаляющегося бургомистра.
— Не люблю я что-то юродивых, — сказал Василий. — Интересно, почему это он зачастил в Прошки?
«— Тетка у него тут, Домна, — пояснила Женя.
— Знаю, — ответил Василий, — да раньше он не больно гостевал у нее.
— Раньше — другое дело, — сочувственно сказала Женя, — раньше о нем колхоз думал. А теперь — одна тетка. Накормит, да и с собой взять чего-нибудь даст.
— Ну, а этому, видно, совсем хорошо, — с заметной неприязнью вставил Мишка. — Ух, бес проклятый!
Вначале никто не понял, о ком он говорит. Но вот прямо перед окном замельтешила шатающаяся фигура Михаила Сорокина. Он падал, с трудом поднимался и снова летел на землю. Наконец ухватился за дерево и повис на нем.
— Тоже личность, — сердито произнес Василий.
— Его бы чем-нибудь занять. Дело бы какое дать… — начала Женя.
— Нет, ему доверять нельзя! — решительно
Когда Мария с Женей ушли, к Василию пришел староста.
Руки у Герасима Яковлевича дрожали. Не поздоровавшись, он молчаливо сел у порога и, просыпая на пол табак, стал набивать трубку. Даже закурив, продолжал молчать.
Василий догадывался: опять что-то стряслось у бедного старика. Какую-то новую заботу, а может и неприятность, принес старосте, вероятно, бургомистр, только что уехавший из деревни. Но лицо Герасима Яковлевича было непроницаемым.
— Положеньице… — выдавил он наконец из себя.
Василий терпеливо ждал. Он понимал: чтобы быстрей все узнать, лучше не перебивать старика лишними расспросами.
— Экая гнида, прости господи. Повесить меня обещал, — сердито сказал Фроленок. — Оказал честь!.. — Герасим Яковлевич улыбнулся, словно поведал о чем-то приятном. В глазах же был гнев.
— Это за что же? — решился спросить Василий.
— За то, что плохой я староста. Что слишком надеюсь на других.
«Не натворили ли чего хлопцы?» — подумалось Василию.
— Окруженцев по домам расселили и думаете от всех бед упрятали?.. — продолжал Герасим Яковлевич. — Бургомистр, гадюка этакая, уже кое-что пронюхал. Обещает все вокруг перетрясти. Может, и немцам еще доложит.
— Документы на окруженцев мне в Освее обещали, — ответил Василий, оправдываясь. — Но, видно, не просто их достать.
— Документы нужны не позже чем завтра или послезавтра, — твердо сказал Фроленок, — понимаешь, срочно. Иначе…
Он не договорил, но Василий понял, что зря бы Герасим Яковлевич не стал тревожиться.
Надо было что-то делать.
— Хорошо. Завтра же пойду в Освею. Потороплю, — подумав немного, решил Василий. — Если не получится, придется уводить людей в лес. Так что не беспокойтесь, Герасим Яковлевич. Как-нибудь выкрутимся.
— А мне беспокоиться нечего, — угрюмо заметил староста, — коли не повесят, то расстреляют. Стар, ребята, я уже, пора на пенсию.
— Все уладится, Герасим Яковлевич. Да и как мы без вашей подмоги?.. — сказал Василий, а сам подумал: «Тяжело ему, хотя мудрости у него хватит на десятерых. Видимо, и в самом деле пора старику дать покой. Пускай поработает более молодой. А Фроленок по-прежнему останется с нами, только в тени. Как мудрый советчик».
«Призраки»
Мы жили пак братья и никогда не думали, что можем чем-то отличаться, что судьба у нас разная. Нет! Ничто нас не разлучит — ни проволока, ни стены гетто. Мы останемся братьями.
Любому человеку, даже тому, кто не верит ни в какие приметы — не признает ни чертей, ни домовых, — ночью на кладбище может всякое померещиться. Это не вера, а какое-то особое тревожное чувство, которое рождает воображение. Нечто похожее пробуждает впечатляющая музыка, первое видение моря, звездная ночь при луне.