Спрут
Шрифт:
А группа мужчин снова удалилась в сбруйную. Новые коробки сигар были открыты, седьмая порция «удобрения» приготовлена. Вылив себе на лысину опитки крюшона, Остерман громко заявил, что чувствует, как у него начинают расти волосы.
Вдруг старый Бродерсон вскочил на ноги.
– Ага,- закудахтал он,- теперь я спляшу! Да, я! Думаете, я уже стар? А я вот возьму и покажу вам, молодым, что я еще ничего! Мне главное начать.
Бодрым шагом вышел он из сбруйной, и все, кто был там, последовали за ним, давясь от смеха. Схватив стоявшую у двери пожилую мексиканку, которая захихикала от смущения, он поволок ее в круг, где виргинская кадриль была уже в полном разгаре. Кругом собрались любопытные. Старый Бродерсон скакал,
Энникстер орал:
– Ишь разошелся, рождественский дед!
Но мысли Энникстера были не здесь. Он искал Хилму Три, не в силах забыть ее взгляд, пойманный в короткий миг опасности. С тех пор он не видел ее. И вот наконец заметил. Она не танцевала, а сидела со своим кавалером, рядом с родителями; глаза ее были широко открыты, лицо серьезно, мысли, очевидно, витали где-то далеко. Энникстер решил было подойти к ней, но тут вдруг раздались крики.
Старик Бродерсон, пытаясь изобразить чечетку, вдруг охнул и схватился за бок. Как при острой боли. Сокрушенно махнув рукой, он стал с трудом выбираться из круга, как-то неприятно прихрамывая и подволакивая ногу. Услышали, что он просит позвать супругу. Миссис Бродерсон тотчас взяла его под свое командоние и тут же стала отчитывать, как школьника, за то, что он ведет себя недостойно.
– И что это тебе взбрело в голову!
– воскликнула она, когда он, покорный и жалкий, поддерживаемый ею, ковылял к выходу.- Танцевать ему, видите ли, захотелось! Хорошенькое дело! Взрезвился, старый дед! Пора бы о душе подумать.
Время близилось к полуночи. И хотя музыканты трудились в поте лица, а гости плясали и пели, было очевидно, что праздник подходит к концу.
Компания мужчин снова объединилась в сбруйной. Даже Магнус Деррик соизволил заглянуть сюда и произнести тост. Пресли и Ванами, по-прежнему не принимая участия в общем веселье, наблюдали - Ванами все с большим неодобрением. Дэбни, отойдя в сторонку, никем не замечаемый и, забытый, продолжал потягивать крюшон, все такой же серьезный, сосредоточенный. Гарнетт, Кист, Геттингс и Четтерн сидели, расстегнув жилеты, развалившись на стульях, широко расставив ноги, и хохотали, сами не зная над чем. Еще какие-то люди, которых Энникстер никогда не видел, забрели в сбруйную - фермеры из таких отдаленных мест, как Гошен и Пиксли, владельцы огромных поместий, размером в целое княжество, где они выращивали пшеницу, молодые и старые, десяток, а то и все два,- люди, которые были незнакомы между собой, но которые сочли нужным пожать руку Магнусу Деррику, «виднейшей персоне» во всей округе. Старик Бродерсон, о котором все думали, что он уехал домой, снова появился, уже заметно протрезвевший, и занял прежнее место, однако пить наотрез отказался.
В конце концов гости разбились на два лагеря - любители танцев, которые шумно и весело выделывали на последних фигур виргинской кадрили, и удалая мужская компания в сбруйной, допивавшая остатки «удобрения». И тех и других прибавилось: даже люди постарше отважились присоединиться к танцующим, тогда как нетанцующие мужчины почти все нашли дорогу в сбруйную. Казалось, эти группы состязались - к го произведет больше шума. На танцевальной площадке шло бурное веселье, гремели аплодисменты, раздавались взрывы смеха и радостные возгласы. В сбруйной дым стоял коромыслом: от крика, пения и топота подрагивали керосиновые лампы, а пламя свечи в японских фонариках то совсем падало, то ярко разгоралось.
В
А временами все эти разрозненные звуки сливались в один, трудноуловимый и оглушительный, который, зародившись в огромном гулком амбаре, возносился затем высоко в ночь и рассыпался многократным эхом над необозримыми невспаханными нолями окрестных ранчо, раскинувшимися под затянутым облаками небом, тихим, загадочным, невозмутимым.
Обхватив крюшонницу обеими руками, Энникстер сливал остатки крюшона в чашу Карахера, как вдруг почувствовал, что кто-то дергает его за рукав. Он поставил крюшонницу.
– Ты откуда взялся?
– спросил он.
Перед ним стоял посыльный из Боннвиля - молодой парнишка в форменной куртке, служащий телефонной компании, развозивший срочную почту; он только что прикатил из города на велосипеде и еще не совсем отдышался.
– Вам пакет, сэр. Распишитесь, пожалуйста.
Он поднес книгу Энникстеру, и тот в некотором недоумении расписался.
Посыльный уехал, оставив в руках Энникстера толстый желтый конверт. Адрес был напечатан на машинке; в углу стояло слово «срочно», написанное синим карандашом.
Энникстер вскрыл конверт. Внутри, в свою очередь, оказалось с десяток запечатанных конвертов, адресованных Магнусу Деррику, Остерману, Бродерсону, Гарнетту, Кисту, Геттингсу, Четтерну, Дэбни и самому Энникстеру.
Все еще недоумевая, Энникстер раздал конверты, бормоча себе под нос:
– Это еще что такое?
Все насторожились. Наступила относительная тишина. Гости провожали конверты, которые раздавал Энникстер, любопытными взглядами. Кое-кто вообразил, что Энникстер приготовил какой-то сюрприз.
Магнус Деррик, сидевший рядом с Энникстером, первым получил свой конверт. Извинившись, он вскрыл егo.
– Читайте, читайте, Губернатор!
– раздалось с полдюжины голосов.- Никаких секретов, тут сегодня все свои.
Магнус быстро пробежал глазами письмо, потом встал и прочел вслух:
– «Магнусу Деррику.
Бонивиль, штат Калифорния.
Милостивый государь!
(Согласно переоценке, состоявшейся 1 октября с. г., цена на землю, принадлежащую железной дороге и и ходящую в состав вашего ранчо Лос-Муэртос, уста-новлена теперь в размере 27 долларов за акр. Право приобрести землю по указанной цене предоставляется иобому желающему.
С совершенным почтением,
Сайрус Блэйкли Рагглс, Начальник Земельного отдела ТиЮЗжд С. Берман,
представитель ТиЮЗжд».
В наступившей мертвой тишине раздался свирепый голос Остермана:
– Ну и ну! Ничего подобного в жизни не слышал.
Но долгое время это оставалось единственным откликом.
Молчание становилось давящим; его нарушал лишь треск разрываемых конвертов, но мере того, как Энникстер, Остерман, старый Бродерсон, Гарнетт, Кист, Геттингс, Четтерн и Дэбни вскрывали и прочитывали свои письма. Все они были того же содержания, что и письмо Магнусу Деррику. Менялись лишь цифры и имена адресатов. В некоторых случаях цена за акр устанавливалась в двадцать два доллара. В случае Энникстера ее повысили до тридцати.
– А ведь компания обещалась продать землю мне… всем нам,- чуть не задохнулся старик Бродерсон,- по два пятьдесят за акр!
Не одним только фермерам в окрестностях Боннвиля этот маневр железной дороги грозил банкротством. Система перемежающихся участков распространялась на всю долину Сан-Хоакин. Нанося удар боннвильским фермерам, железная дорога создавала устрашающий прецедент на будущее. Из присутствующих в сбруйной фермеров это касалось почти всех; перед угрозой разорения оказались почти все. Переоценка затрагивала чуть ли не миллион акров.