Спрут

Норрис Фрэнк

–  А хмель как?
– спросил Джим.

–  Лучше некуда!
– воскликнул Дайк. Как все благожелательные люди, он с большой охотой рассказывал о своих делах каждому, кто был готов его слушать.- Некуда! Теперь уж ясно, что урожай будет на славу. Дожди прошли как раз вовремя. Боюсь, он не уместится в моих сараях. И знаешь, помощника я себе нашел - первый сорт! Да, Джим, на этот раз деньгу мы зашибем! После того, как я уплачу по закладной,- мне ведь пришлось и домишко свой заложить и урожай, но теперь я смогу не только уплатить проценты, а взять и все выкупить,- когда я со всеми расплачусь, мне останется кругленькая сумма. Так-то вот. Я знал, что хмель не подведет. Ведь я весь

урожай уже запродал. Это мой помощник сумел. Он молодец! Один парень из Сан-Франциско берет все чохом и по хорошей цене. Я хотел выждать - думал, может, цена поднимется до шести центов за фунт, но помощник говорит, что и пять неплохо. Ну я и подписал договор. Здорово, a?

–  И что же вы потом будете делать?

–  Не решил еще. С месяц буду отдыхать, прокачусь с малявкой и с матушкой в Сан-Франциско, пускай посмотрят город, а когда начнется учебный год, от

везу Сидни в женский пансион в Мэрисвилле. Разумеешь?

–  Теперь вы уже, наверное, не бросите хмеля?

–  Это ты в точку попал. От добра добра не ищут. Сейчас многие собираются заняться хмелеводством. Я дорожку протоптал. Думаю, со временем здесь разовьется настоящая хмелевая промышленность. Я уже сейчас смекаю, что надо будет сделать в будущем году. Помощника рассчитаю - я теперь и сам управлюсь. Думаю, может, удастся прикупить немного земли - от Кьен-Сабе отхватить. Выращу еще больше хмеля, еще пару сараев поставлю. Да, черт возьми!
– лет через пять я тут такие дела закручу. Я, брат, твердо намерен разбогатеть.

Он вышел на улицу и, не спеша печатая шаг, шел целый квартал. Ему представлялось, что теперь к нему должны относиться с большим почтением. Ведь он больше не наемник какой, никому не подчиняется, а сам себе хозяин, собственник, землевладелец, с успехом развивающий новое дело. Ни с кого не обезьянничал, сам все придумал! Начиная дело, он полагался только на себя, и успехом своим обязан лишь собственному уму, трудолюбию и дальновидности. Дайк расправил широченные плечи, да так залихватски, что синяя холщовая куртка затрещала по швам. Окладистая светлая борода сильно отросла за последнее время, лицо от работы на солнце стало багровым. Из-под козырька фуражки - память о днях, проведенных на паровозе,- поглядывали добрые голубые глаза. Повстречавшись со стайкой молоденьких девушек в батистовых и муслиновых платьицах и соломенных шляпках, направлявшихся к почтамту, он подумал, что, пожалуй, выглядит совсем недурно, и даже приосанился. Интересно, оглянутся ли они? Интересно, слыхали ли они, что он без пяти минут богач?

Однако хронометр в окне ювелирного магазина напомнил ему, что время не стоит на месте. Он повернул обратно и, перейдя улицу, пошел в контору Рагглса - агента ТиЮЗжд, который занимался земельными вопросами и транспортировкой грузов.

Стоя у прилавка, пока клерк, отгороженный от него перегородкой из металлической сетки, выписывал ему ордер на получение груза у кладовщика, Дайк бросил взгляд на человека, который разговаривал с Рагглсом, сидя за столом по ту сторону перегородки. Человек этот кого-то ему напоминал.

Это был пожилой мужчина, очень тучный, с толстым животом, по которому обладатель его время от времени похлопывал. Когда он повернулся, чтобы дать какое-то указание клерку, Дайк узнал Бермана. Банкир, железнодорожный делец и политический комбинатор почему-то показался ему сегодня особенно жирным. Его гладко выбритый тройной подбородок слегка подрагивал; складка жира на затылке, поросшая редкими жесткими волосиками, выпирала особенно агрессивно. Его огромный живот, обтянутый светло-коричневым отняным жилетом с узором из цепляющихся одна пугую подковок, был выпячен вперед. На голове была

неизменная круглая шляпа из лакированной коричневой соломки, в которой, словно в медном шлеме, отражался проникающий в конторские окна дневной свет, и даже с того места, где стоял Дайк, было слышно его шумное дыхание и побрякивание часовой цепочки о жилетные пуговицы фальшивого жемчуга каждый раз, как вздымался и опускался его живот.

Дайк посмотрел на него повнимательнее. Вот он - представитель Треста, с которым скрестил шпаги Союз фермеров. Титаническая борьба с каждым днем вызывала все больший интерес у сторонних наблюдателей, Дайк постоянно встречался с фермерами-хлебопашцами. Он выслушивал их жалобы, проклятья, злобные выпады, понимал их обиды, их ярость. Здесь была представлена другая сторона - спокойный, тучный человек в полотняной жилетке и твердой соломенной шляпе, который никогда не выходил из себя, любезно улыбался своим врагам, подавал им добрые советы, выражал сочувствие, когда они терпели поражение за поражением, человек, уверенный в своем могуществе, который знал, что за ним стоит Машина, стоит необо римая сила - неистощимая казна мощной организации, которая против каждой тысячи, потраченной Союзом фермеров, могла швырнуть миллион.

Союз бурно протестовал, возмущался, его цели были известны каждому уличному мальчишке; Трест держался спокойно, никак себя не проявлял, и окружающие видели лишь плоды его действий. Он действовал втихомолку, хладнокровно, организованно, и одолеть его было невозможно. И Дайку вдруг представилось, что перед ним многорукий колосс, чьи пальцы-щупальца проникали всюду. Вся почва под ногами была, казалось, изрыта подземными ходами, и там, во мраке, бесшумно шевелились эти чудовищные щупальца, извиваясь, проталкивались вперед, распространялись во все стороны, высасывая последние силы из непокорных, причем делали это не спеша, исподволь, тихой сапой, пока не представлялась возможность подобраться вплотную, сцапать и давнуть с непредвиденной силой.

–  К концу лета мне потребуется несколько вагонов,- сказал Дайк клерку, беря у него накладную и пряча в карман. Он уже несколько месяцев назад договорился о перевозке урожая, но ему нравилась роль плантатора, хотелось лишний раз обсудить дело во всех подробностях.

–  Надеюсь,- прибавил он,- вы сможете предоставить мне нужное количество вагонов. В этом году ожидается большой урожай пшеницы - не хотелось бы застрять с перевозкой из-за нехватки подвижного состава.

–  Вагоны вам будут,- буркнул клерк.

–  С моей легкой руки у вас прибавится работы, - продолжал Дайк.- Я на своем хмеле так хорошо нынче заработал, что в будущем году появится немало охотников заняться этим делом. Допустим,- продолжал он, осененный новой мыслью,- допустим, мы объединимся и организуем некое содружество грузоотправителей. Может, вы установили бы специальный тариф на перевозку хмеля, снизили бы его, скажем, до полутора центов с фунта?

Клерк удивленно взглянул на него:

–  До полутора центов? Если бы вы сказали до четырех с половиной, тогда еще можно было бы разговаривать.

–  Четыре с половиной!
– выговорил Дайк.- Как понимать? Ведь такса всего два цента с фунта.

–  Ошибаетесь,- сказал клерк, пристально посмотрел на него,- такса - пять центов.

–  Это вы ошибаетесь, дружище,- добродушно возразил Дайк.- Загляните-ка в таблицу. Там ясно сказано, что провоз хмеля от Боннвиля до Сан-Франциско стоит два цента с фунта, если груз занимает целый вагон. Вы сами сказали мне это прошлой осенью.

–  То было прошлой осенью,- возразил клерк.

Наступило молчание. Дайк смотрел на служащего с подозрением. Затем, приободрившись, сказал: