Спрут
Шрифт:
Конечно, это была пшеница! Пшеница! Маленькое зернышко, давно упрятанное в глубокую темную борозду, набухло, собралось с силами и дало росток, который однажды ночью пробился к свету. Пшеница взошла. Она была везде - перед ним, вокруг него, повсюду, и ни счесть ее, ни измерить. Легкий зеленый налет лег на зимние бурые пашни. Надежды сеятелей оправдались. Земля, добрая мать, никогда не подводившая своих детей, никогда их не обманывавшая, и на этот раз сдержала обещание. Снова набирались сил народы. Снова возрождалась мощь вселенной. Снова кроткий, милосердный Титан шевельнулся, потянулся и пробудился к жизни, и утро, засияв во всей своей красе, озарило человека, чье переполненное любовью к женщине сердце радостно колотилось,
III
Комната Пресли в господском доме ранчо Лос-Муэртос находилась на втором этаже. Комната была угловая, одно из ее окон выходило на юг, другое - на восток. Обставлена она была весьма скромно. В одном углу стояла узкая белая железная кровать под белым покрывалом. Стены были оклеены светлыми, веселенькими обоями - по белому фону пучки бледно-зеленых листьев. На полу лежала циновка. На окнах висели белые кисейные бриз-бизы, а на подоконниках в продолговатых зеленых ящиках цвели розовые цветы с глянцевыми лепестками, названия которых Пресли не знал. Стены были голые, если не считать двух картин: репродукция полотна «За чтением Гомера» и сделанный углем рисунок Сан-Хуанской миссии - работа самого Пресли. У восточного окна стоял некрашеный, ничем иг покрытый сосновый стол - самый обыкновенный кухонный стол. За ним Пресли работал, так что он всегда был завален неоконченными рукописями, набросками стихов, записными книжками, а также всевозможными письменными принадлежностями и окурками. Тут же, под рукой, на полке стояли книги. В комнате было всего два стула: один у стола - простой, деревянный, с прямой спинкой, на котором и сидеть-то приходилось навытяжку, и под окном, выходившим на юг, удобный плетеный шезлонг, какие обычно стоят на палубе. Пресли очень любил свою комнату. Ему нравилась спартанская скудность ее убранства, и он с удовольствием поддерживал в ней чистоту и порядок. Он терпеть не мог комнат, забитых безделушками и ненужными objets d'art [14] . Время от времени он подвергал ее строгому осмотру, расставляя вещи по местам, и выбрасывал все, Кроме самого необходимого, иными словами, кроме тех украшающих жизнь пустячков, которые были дороги ему по воспоминаниям.
14
Предметы искусства (фр.).
В литературных начинаниях Пресли к этому времени произошла полная перемена. Наброски «Песни о Западе» - эпической поэмы, которую он когда-то задумал написать,- были отложены вместе с мертворожденными строфами начала. Изорвал он кроме того и много мелких стихотворений, написанных «на случай», Оставив лишь одну незаконченную поэму под названием «Труженики». В ней он высказал все, что думал по поводу существующих в Америке порядков, и вдохновило его на этот труд полотно, которое он видел в картинной галерее Сидерквиста. Оставалось написать лишь заключительную строфу.
В тот день, когда он нечаянно подслушал в кабачке разговор Дайка с Карахером и узнал из него о свершившейся чудовищной несправедливости, о взвинченном вдруг тарифе, Пресли вернулся в Лос-Муэртос растерянный и бледный, нервы его были натянуты до предела. Он распалился не хуже Карахера. Ярость застилала ему глаза. Он готов был все крушить в знак протеста против столь грубого нарушения закона. Неужели подобный произвол возможен и впредь? Немыслимо! Рассказать о случившемся, честно изложить все факты - никто за пределами Америки тебе не поверит!
Он поднялся к себе в комнату и стал шагать из угла в угол с пылающим лицом, крепко сжав кулаки, и в конце концов довел себя до того, что чуть не задохнулся от собственных мыслей. Бросившись к столу, он схватился за перо.
Он взял свою незаконченную поэму «Труженики», прочел ее раза два с начала до конца, чтобы войти в ритм, и заключительная строфа, так долго не дававшаяся ему, родилась вдруг в голове. Он сразу же, не макнув дважды перо в чернильницу, записал ее. Затем сочинил еще одно четверостишие, в котором подводился итог всей поэме и содержалась искренняя, высокая мысль - простая, благородная, неоспоримая.
Пресли положил перо и откинулся на спинку стула. Он не сомневался, что коснулся на миг недосягаемых дотоле высот. Руки у него похолодели, голова горела как в огне, сердце бешено колотилось.
Наконец-то получилось! Он понял, почему вдохновение ни разу не посетило его, пока он писал свою длинную, расплывчатую и бесстрастную Песнь о Западе. Вынашивая ее, он смотрел на мир глазами стороннего наблюдателя; народные судьбы мало волновали его, чувства не были затронуты. Неудивительно, что поэма ему не давалась. Теперь же он был заодно с народом, был возмущен до глубины души. Сильнейшее волнение охватило его. Он верил, а раз так, все было ему по плечу.
Но тут в нем снова проснулся художник, и забота о форме оттеснила на второй план интерес к содержанию. Он внимательно перечитал поэму, кое-где подправляя, кое-где заменяя одно слово другим, тщательно выверяя ритм. На время он забыл о народе, забыл о только что испытанном негодовании и помнил об одном - он написал замечательное произведение.
И тут же усомнился. Да полно, такое ли уж оно замечательное? Не потерял ли он чувства меры, не стал ли смешным? Верно ли он оценивает то, что происходит вокруг? А что, если опять неудача? Он еще раз внимательно перечитал поэму - она как-то потускнела, утратила силу, которую он обнаружил в ней при первом прочтении.
Пресли пришел в окончательное смятение: что же он в конце концов - написал серьезную поэму или накропал беспомощные стишки? Ему необходима была еще чья-то оценка - оценка человека понимающего. Ждать он не мог! Отложить до завтра? Нет, это невозможно. Ему нужно знать наверняка, иначе он не заснет.
Он аккуратно переписал поэму, надел шляпу и высокие ботинки, спустился вниз, вышел на лужайку и прошел в конюшню. Там он застал Фелпса, который мыл бричку.
– Ты не знаешь, где сейчас Ванами?
– спросил его Пресли. Фелпс поднял голову.
– Спросите что-нибудь полегче,- ответил он.- Может, в Гвадалахаре, а может, на ферме Остермана, а может, где-нибудь в ста милях и оттуда и отсюда. Я знаю, мистер Пресли, где этот парень должен быть, но это еще не значит, что вы этого малахольного бродягу там найдете. Должен он был поехать в сектор номер четыре, туда, где берет начало монастырская речка.
– Что ж, поищу его там,- сказал Пресли.- Увидишь Хэррена, когда он вернется, скажи, что я, возможно, опоздаю к ужину.
Лошадь оказалась в загоне, Пресли поймал ее, оседлал и, выехав на Нижнюю дорогу, поскакал легким галопом на восток.
Проезжая мимо фермы Хувена, он издалека поздоровался с Минной, лежавшей с забинтованной ногой в гамаке из планок под исполинским виргинским дубом, Пересек мост через оросительный канал и поехал дальше, размышляя по пути, какая судьба ждет красотку Минну, выйдет ли она в конце концов замуж за десятника-португальца, работавшего на постройке канала. Хорошо бы вышла, да поскорей. На всех окрестных формах только и разговору было что о Минне Хувен.