Спрут

Норрис Фрэнк

Слов нет, она девушка порядочная, но очень уж часто видят ее то в Боннвиле, то в Гвадалахаре в компании португальцев, работавших в Кьен-Сабе и Лос-Муэртос. Она была очень красива; мужчины нередко совершали из-за нее глупости. Пресли боялся, как бы дело не кончилось тем, что глупостей наделает она.

Сразу же за оросительным каналом Пресли свернул с Нижней дороги и поехал проселком, убегавшим через сектор четыре на юго-восток. Монастырская речка осталась слева. Еще несколько миль, и перед ним появилась изгородь из колючей проволоки; он выехал из ворот, и его сразу обступили пологие горки, которые, чем дальше,

все больше росли ввысь и вширь. Между горками вились пересохшие русла многочисленных ручейков. Здесь находился аванпост Сьеррских предгорий, служивший пастбищем для лос-муэртовского скота. Огромные, поросшие диким овсом холмы. На большом расстоянии друг от друга были раскиданы вечнозеленые дубы. В каньонах и оврагах темнели непроходимые дебри кустарника. Земля была испещрена норами сусликов, и сами суслики встречались на каждом шагу. Изредка на открытой поляне возникал заяц. Насторожив уши, он большими скачками преодолевал расстояние от одной кустарниковой чащи до другой. Высоко над головой парили два коршуна, а раз с резким свистом крыльев из куста подле тропинки выпорхнул выводок перепелок.

На горках, разбившись на небольшие кучки, сосредоточенно щипал траву скот, медленно подвигаясь к водоемам на вечерний водопой; лошади держались отдельно, жеребята тыкались мордами под брюхо матери, резво помахивали хвостиками и топотали нековаными копытцами. А на уединенной поляне Пресли сподобился увидеть владыку, повелителя всего стада, громадного даремского быка с налитыми кровью, посверкивающими глазками, короткой вьющейся челкой на лбу и широченным мускулистым загривком. Он держался на расстоянии от всех - суровый, величественный, неприступный.

Пресли отыскал бывшего пастуха у водоема, в самом дальнем конце пастбища, Ванами уже расположился на ночь. Серо-голубое армейское одеяло было разостлано под виргинским дубом; лошадь паслась неподалеку. Сам он сидел на корточках перед костерком из сухих корней кустарника и готовил себе на ужин кофе и грудинку. Никогда еще Пресли не встречал столь убедительного олицетворения одиночества, как сейчас, при взгляде на его скрюченную фигуру. Лишенный растительности, пустынный пейзаж, казалось, не имел ни конца ни края, и затерявшийся в нем Ванами был всего лишь пятнышком, крошечной точкой, атомом человеческой жизни, бесцельно двигающимся в безбрежном океане мироздания.

Приятели поужинали вместе. У Ванами в силке оказалась пара перепелов; он ощипал их и зажарил, насадив на заостренный прут. После ужина они напились из родника живительной воды. Затем закурили: Пресли сигарету, а Ванами трубку. И Пресли сказал:

–  Я, Ванами, опять за перо взялся.

Ванами повернул к нему свое худое аскетическое лицо и впился в Пресли черными глазами.

–  Знаю,- сказал он,- дневник пишешь.

–  Нет, поэму. Помнишь, я как-то говорил тебе о поэме.' Называется «Труженики».

–  А-а, стихи? Ну что ж, я рад, что ты вернулся к ним. Поэзия - твоя стихия.

–  Ты помнишь ту поэму?
– спросил Пресли.- Она была неокончена.

–  Помню. От нее можно было ждать большего, чем от других твоих вещей. Значит, ты теперь ее закончил?

Пресли молча достал рукопись из бокового кармана охотничьей куртки. Момент казался подходящим. Бесчисленные ряды оголенных холмов хранили торжественное молчание. Уходящее солнце погружалось в бездымное

багровое пламя раскаленной жаровни; золотистая пыль висела над холмами. Пресли начал читать поэму вслух. Когда он кончил, Ванами поднял на него глаза.

–  Чем ты был занят последнее время?
– спросил он.

Слегка удивленный, Пресли стал пересказывать ему свои дела.

–  Я не про то,- прервал его Ванами.- Скажи, ведь что-то с тобой случилось, что-то тебя потрясло? Верно я угадал? Да? Так я и думал. Работая над этой поэмой, ты не думал о том, как она будет звучать. Ты писал ее, испытывая очень большой душевный подъем. Об этом говорят ее погрешности. К ней нельзя подходить как к простым стихам. Это Вдохновенное Слово! Весть! Это Истина. Ты вновь проник в самую суть вещей и разобрался в ней. Да, это замечательная вещь!

–  Спасибо!
– горячо воскликнул Пресли.- Я ведь было начал сомневаться.

–  Теперь,- заметил Ванами,- ты, наверное, поспешишь ее напечатать? Выразить глубокую мысль словами, просто завершить труд для тебя недостаточно.

–  Я вложил в нее всю душу,- возразил Пресли.- Если она удалась, другие тоже что-то для себя извлекут из нее. Весть - так ты назвал ее. Если она пред

ставляет какую-то ценность, на мой взгляд, неправильно было бы утаивать ее от читающей публики, пусть даже немногочисленной и равнодушной.

–  Во всяком случае, не давай ее в журнал,- сказал Ванами.- Вдохновение пришло к тебе от Народа, так пусть же и читателем твоим будет прежде всего Народ, а не подписчики литературных ежемесячников - богачи, которых она разве что на миг косвенно заинтересует. Уж если тебе обязательно хочется ее напечатать, так снеси ее в газету… Погоди, не перебивай. Знаю, что ты хочешь сказать. Ты скажешь, что наши газеты слишком простодушны, примитивны, низкопробны; а я тебе скажу, что такую поэму, как написал ты, которой ты дал название «Труженики», именно труженики и должны читать. Она должна быть простодушна, должна быть достаточно вульгарна. И не вздумай свысока поглядывать на Народ, если хочешь, чтобы твой голос был услышан.

–  Наверное, ты прав,- согласился Пресли,- Но я не могу отделаться от мысли, что напечатать поэму так, как ты советуешь,- значит просто выкинуть ее. Какой-

нибудь известный журнал много что даст мне… имя, авторитет.

–  Даст тебе имя, создаст тебе авторитет. Выходит, ты думаешь только о себе? Ты, защитник беззащитных! И в этом твоя искренность? Ты должен забыть о себе, не думать о своей славе и о жажде признания. На первом месте теперь твоя поэма, твоя Весть - а вовсе не ты, ее написавший. Ты проповедуешь самоотречение, идею растворения собственной личности в народе, идею самопожертвования, а тем временем

хочешь видеть свое имя напечатанным на титуле - и чем крупнее, тем лучше, чтоб прославить на весь мир не поэму, а поэта. И вашему брату несть числа, Пресли. Реформатор пишет книгу о несправедливости частного владения землей и на гонорар покупает себе выгодный участок. Экономист оплакивает тяготы бедняков и исподволь богатеет с доходов от своих книг.

Пресли не стал дольше слушать.

–  Перестань!
– вскричал он.- У меня нет никаких задних мыслей, и, чтобы доказать тебе это, сделаю по-твоему - напечатаю свою поэму в газете и не возьму за это ни гроша.