Спрут
Шрифт:
Судя по ее телефонному звонку, Титти была в панике. Голос ее дрожал. «Мне необходимо видеть вас сейчас же», — умоляла она.
Каттани отправился к ней домой. Он был поражен, застав ее в таком жалком виде. Титти сидела на полу, прислонясь спиной к старинному деревянному ларю. Ее прекрасные волосы в беспорядке рассыпались по плечам, горящие лихорадочным блеском глаза застыли неподвижно, как у куклы.
— Нет, это так не кончится, — бормотала она, разговаривая сама с собой. — Я вам всем покажу. Да, я ничего не боюсь, меня ничто не остановит.
Что за чертово ремесло быть полицейским! Мнишь, что помогаешь людям, спасаешь их от гибели. А вместо того каждый раз у самого вновь и вновь сердце саднит. На лице у Каттани застыло выражение растерянности, чуть ли не ужаса. Комиссар помог девушке подняться с пола, усадил в кресло и увидел у нее на левой руке синее пятно с дырочкой посередине, окруженной красноватой припухлостью.
— Где ты, комиссар? — Она пыталась пошарить вокруг себя, ноне в силах была даже приподнять руку и только еле пошевелила холодными как лед пальцами.
— Прошу вас, успокойтесь, — бесстрастно проговорил Каттани, — я здесь.
Наконец разглядев его, как сквозь туман, она сказала:
— Я хочу исповедаться. — И ухватилась за его руку, пытаясь встать на ноги.
— Не надо двигаться, — удержал ее Каттани, — прошу вас, посидите несколько минут спокойно. Вы сейчас не в состоянии разговаривать.
Титти послушно закрыла глаза. Комиссар снял ее пальцы со своей руки и отправился на поиски воды, надеясь, что глоток-другой поможет девушке прийти в себя. Он заставил ее отпить из стакана и вскоре увидел, что она постепенно оживает. Лицо ее осветила легкая улыбка.
— Не оставляй меня, комиссар, — произнесла она дрожащим голосом.
Соскользнув с кресла, она свернулась клубочком у ног сидевшего рядом Каттани. Положив голову ему на колени, она принялась осыпать его руки поцелуями.
— Я ведь тебе нравлюсь, комиссар? — еле слышно спросила она и тихонько засмеялась.
— Да, признаюсь, нравишься, — он тоже перешел с ней на «ты».
— Тогда обними меня, если не хочешь, чтобы я умерла от холода.
Он погладил ее по волосам. Потом решительно отстранился.
— Ну, так ты, кажется, начала о чем-то говорить, — осторожно сказал он.
Титти усмехнулась:
— Да, нелегко иметь в любовниках полицейского. Ты падаешь к его ногам, а он превращается в инквизитора... Ну да ладно! Ты оказался весьма проницателен, раз догадался, что Маринео и моя мать были любовниками. Ничего не скажешь: ты парень сообразительный, — она не скупилась на похвалы. — Оба они умерли тут, в доме. И тебе, наверно, хочется услышать, как это произошло, не правда ли?
Титти напустила на себя таинственный вид, словно желая подчеркнуть, какие она собирается сделать сейчас сенсационные разоблачения.
Каттани уже обдумывал некоторые гипотезы насчет побудительной причины убийства. Но, как ни ломал голову, ему не удавалось вообразить ничего другого, кроме любовной драмы. Например, кто-то из двух любовников, допустим герцогиня-мать, застрелила Маринео, а потом пустила пулю себе в лоб. Но оставалось объяснить загадку: каким образом труп Маринео оказался в машине? Кто его туда перенес
Первостепенное же значение он придавал тому,-что речь идет в первом случае об убийстве, а во втором — о самоубийстве. Когда же он услыхал, как было в действительности, то у него, как говорится, от удивления отвалилась челюсть. Он сидел и слушал, и у него перед глазами происходила подробная реконструкция фактов, как были убиты Маринео и герцогиня. Да, уважаемые господа, именно убиты. И оба убийства были совершены одним человеком. Вся сцена произошла на глазах у Титти, и теперь она была единственной свидетельницей, показания которой могли припереть к стене убийцу. Свидетельницей единственной и весьма нежелательной.
— Тебе грозит опасность, — сказал Каттани. — Я должен придумать, как уберечь тебя.
По вечерам Клуб интеллигенции сиял огнями. Представители местного «высшего света» прибывали туда один за другим. Сначала пропускали стаканчик в маленьком баре, потом со смехом и шутками направлялись в зал, оборудованный для карточной игры.
Велико было всеобщее удивление, когда однажды вечером увидели, как в клуб вошел Каттани с повисшей у него на руке герцогиней Титти.
— Знаешь, что они скажут? — прошептала девушка, намеренно подчеркнуто нежничая с ним. — Они скажут: бедняжка комиссар спутался с этой наркоманкой.
— Да нет, — засмеялся он в ответ, — они скажут другое: как низко пала наша аристократия — представительница знатного сицилийского рода в объятиях полицейского!
Комиссар решил выставить себя напоказ не из наглости или легкомыслия («Давай устроим небольшой спектакль», — предложил он Титти). У него был вполне определенный план, и он тщательно продумал каждый шаг. Он хотел заставить поволноваться убийцу. Испугать. Дать понять, что между ним и девушкой начался роман. Выстрел попадет в цель, думал комиссар, убийцу приведет в ужас мысль о том, что Титти могла открыть мне правду.
Провокация — вот что это было. Ловушка, опасная не только для дичи, но и для охотника. Если убийца потеряет голову, кто знает, как он будет реагировать.
Первым пришел в себя от изумления адвокат Терразини.
— Добро пожаловать! — приветствовал он парочку с терпимостью и снисходительностью человека, глубоко познавшего жизнь. — Окажите нам честь и выпейте с нами.
Банкир Равануза, со стаканом разбавленного тоником джина в руке, сказал:
— Весьма польщен, господин комиссар. Поистине очень обрадован таким приятным сюрпризом.
Потом, обращаясь к девушке, добавил с поклоном»
— Синьорина Титти, мое глубочайшее почтение.
И вновь сосредоточил все свое внимание на Каттани.
— Господин комиссар, не знаю, как вы к этому отнесетесь, но я хотел бы покаяться в одном маленьком грешке. Видите ли, тут у нас есть комната, где мы иногда делаем по мелочи ставочки на зеленом сукне, перекидываемся в картишки, совершенно невинно коротая время с друзьями. Повторяю, не знаю, как вы к этому относитесь, но если бы соизволили присоединиться, то доставили бы нам истинную радость.