Спящий тигр

Пилчер Розамунда

— Да, — кивнула Селина, радуясь тому, что он наконец-то разобрался в ситуации.

— Как вы сказали вас зовут?

— Селина Брюс.

— Что ж, мисс Брюс, я, конечно, страшно рад нашему знакомству и до глубины души опечален вашими несчастьями, но я все равно не понимаю, какое отношение это имеет ко мне.

— Думаю, самое прямое, — сказала Селина.

— Да что вы! И почему же?

— Потому что… Видите ли, я думаю, что я ваша дочь.

— Вы думаете?..

В первое мгновение он решил,

что перед ним сумасшедшая. Полоумная вроде тех, что объявляют себя императрицей Евгенией, только эта помешалась на нем.

— Да. Думаю, вы мой отец.

Нет, она не сумасшедшая. Девушка казалась абсолютно искренней и действительно верила в то, что говорила. Он попытался призвать на помощь здравый смысл.

— И почему вы так решили?

— У меня есть маленькая фотокарточка отца. Я считала, что он умер. Но у него такое же лицо, как у вас.

— Не повезло парню…

— Что вы, я вовсе так не считаю…

— Фотография у вас с собой?

— Да, здесь…

Она потянулась за сумочкой, а он тем временем гадал, сколько ей лет; изо всех сил пытался припомнить, решить — словно то был вопрос жизни и смерти, — существует ли хоть малейший шанс, что ее чудовищное предположение окажется правдой.

— Вот она… Я всегда ношу ее с собой, с тех пор как нашла — кажется, лет пять назад. А потом я увидела снимок на обложке вашей книги…

Она протянула фотографию Джорджу. Он взял снимок, не сводя глаз с ее лица. Потом спросил:

— Сколько вам лет?

— Двадцать.

От облегчения Джордж почувствовал слабость в ногах. Чтобы скрыть это, он быстро перевел взгляд на фотографию, которую дала ему Селина. Несколько мгновений он молчал, а потом, как Родни несколько дней назад, поднес ее к свету. Помолчав еще немного, Джордж спросил:

— Как его звали?

Селина сглотнула.

— Джерри Доусон. Те же инициалы, что и у вас.

— Вы не могли бы немного рассказать о нем?

— Я почти ничего не знаю. Видите ли, мне всегда говорили, что он погиб еще до моего рождения. Мою маму звали Гарриет Брюс, она умерла сразу послемоего рождения, так что меня вырастила бабушка и я ношу ее фамилию — Селина Брюс.

— Бабушка. Мать вашей матери.

— Да.

— И вы нашли эту фотографию?..

— Пять лет назад. В книге моей мамы. А потом я… мне подарили Фиесту в Кала-Фуэрте,и я увидела ваш снимок на обложке и решила, что на нем то же самое лицо. Тот же человек. Вы.

Джордж Дайер ничего не ответил. Он отошел от раскрытых дверей и вернул ей фотографию. Затем прикурил сигарету, потушил спичку и бросил ее в пепельницу, точно в центр.

— Значит, вам всегда говорили, будто ваш отец погиб. А на самом деле?

— Я не знаю. Но бабушке он никогда не нравился. Она

не хотела, чтобы он женился на маме. И когда я увидела фотографию, то подумала — может, случилась какая-то ошибка? Может, он вовсе не погиб? Вдруг его ранило и он потерял память? Такое случается, вы же знаете!

— Но не с вашим отцом. Он действительно мертв.

— Но вы…

Он сказал очень мягко:

— Я не ваш отец.

— Но…

— Вам двадцать. Мне тридцать семь. Возможно, я выгляжу гораздо старше, но мне всего тридцать семь. Я даже не был на войне — той, которую вы имеете в виду.

— Но фотографии…

— Насколько я знаю, Джерри Доусон был моим троюродным братом. Наше с ним сходство — одна из причуд наследственности. На самом деле мы не очень-то и похожи. Снимок вашего отца и фото на обложке моей книги сделаны с разницей во много лет. И я никогда не был таким красавцем, даже в свою лучшую пору.

Селина неотрывно смотрела на него. Она никогда не видела, чтобы человек был таким загорелым; кому-то надо было пришить верхнюю пуговицу на его рубашке, потому что ворот распахивался слишком сильно, обнажая заросшую темными волосами грудь, а рукава он небрежно закатал до локтей, словно поленился застегивать манжеты. У нее было странное чувство, будто она не управляет своим телом, не знает, как оно поведет себя в следующий миг. Может быть, у нее подогнутся колени, а может, она набросится на него с кулаками, потому что он стоит тут и говорит, что он не ее отец, что все неправда, что Джерри Доусон умер…

Он все еще говорил, пытаясь проявить снисходительность: «…очень жаль, что так вышло. Не стоит винить себя… кто угодно мог ошибиться… в конце концов…»

Она почувствовала, как к горлу подкатился болезненный ком, а его лицо, находившееся совсем рядом, внезапно стало размытым, потеряло очертания, словно она уходила под воду. Весь день она мучилась от жары, но тут ее внезапно пробил озноб, а по всему телу — даже по голове под волосами — побежали мурашки. Словно издалека до нее донесся его голос: «С вами все в порядке?», — и она поняла, что, к своему стыду, не упадет в обморок и не кинется на него в приступе ярости, потому что слезы предательски прорвались наружу и потоком хлынули из глаз.

6

Она сказала:

— Носовых платков у вас, скорее всего, нет?

Платков не было, но он принес коробку бумажных салфеток и сунул ей в руки. Она вытащила одну, высморкалась и пробурчала:

— Вся коробка мне не понадобится.

— Я в этом не уверен.

— Простите. Я не хотела. В смысле, не хотела расплакаться.

— Уверен, так и было.

Она вытащила еще одну салфетку и снова высморкалась.

— Я так долго ждала. И мне вдруг стало ужасно холодно.