Спящий в песках
Шрифт:
Спотыкаясь, я заковылял по песку и каменным обломкам к тому месту, которого здесь не могло не быть. Туда, где за частоколом колонн, за тесным коридором располагаюсь тесное помещение – святая святых язычников, вместилище идола Лилат. Однако когда эта точка была найдена, там, к величайшему моему облегчению, не оказалось никаких языческих истуканов, ничего, кроме песка и щебня. Это тем не менее не могло унять нараставшего во мне беспокойства, и я снова пал на колени, стараясь укрепить свое сердце молитвой. Но надо же такому случиться! В тот самый момент над песками разнеслось завывание шакалов, и я почувствовал, как мысли мои путаются и сознание затуманивается. Храм
– Чудо великое! – вскричал я. – О Аллах, спаси меня и помилуй!
Страх заставил меня зажмуриться, а когда я снова открыл и протер глаза, развалины обрели прежний вид. Однако теперь у меня не осталось ни малейших сомнений в том, что храм проклят.
Поднявшись на ноги, я отыскал христианского купца и попросил его показать мне то место, где он, повинуясь предначертанию ниспосланного ему вещего сна, нашел красавицу, ставшую впоследствии моей женой.
Тот бросил на меня странный взгляд, но согласился исполнить просьбу и через залы и коридоры отвел меня к тому самому месту, где я только что стоял на коленях, вспоминая низвергнутого мною идола Лилат.
– Здесь, – молвил купец, указывая на запыленную каменную нишу. – Я нашел ее здесь.
И тут мне стало ясно, что всем нам, видимо, не суждено пережить сегодняшнюю ночь, ибо не осталось никаких сомнении в злокозненной сущности этого храма, не убежища от векового зла, но его вместилища Лицо мое омрачилось, и как раз в этот миг мы с купцом услышали предостерегающие крики дозорных и поняли, что нечистые гулы переправляются через Нил. Мне не оставалось ничего другого, кроме как поспешить к баррикадам и завалам, хотя навстречу мне попалось немалое число деревенских жителей, в страхе покинувших ненадежные стены. Их можно было понять: прибыв к укреплениям, я убедился, что перед ними толпится бессчетное множество порождений мрака, для которых Нил, вопреки моим надеждам, не стал преградой. Повернувшись к крестьянам, я приказал тем, кто не мог сражаться, отступить подальше от ограждения, тогда как остальные вручили свои судьбы Аллаху и приготовились сложить головы во славу его, защищая своих близких.
И вот сонмища демонов заколыхались и, как могучая приливная волна, ринулись к нашим стенам. Первый приступ был нами отбит, но демоны, чьи глаза сверкали во тьме, готовы были возобновить штурм. Со стен казалось, будто нас окружило море теней, и чем дальше от стен, тем гуще и непроглядней тьма Защитники баррикад встретили вторую волну ударами мечей, но уродливые фигуры то здесь то там уже прорывались на завалы. Наступил тот момент, которого я ждал и в то же время страшился. Крики и вопли ужаса подтолкнули меня к немедленным действиям.
– Огня! – закричал я. – Дайте мне огня!
Кто-то вложил в мою руку пылающий факел, и я спрыгнул со стены вниз – туда, где на песке была выложена линия из сухих дров и охапок хвороста, готовых вспыхнуть от первой же искры. Хвала Аллаху, так и произошло. Гулы, испуганные огнем и светом, отпрянули, и я велел людям рубить их и гнать долой как можно дальше.
Пламя и свет лишили демонов их бесноватого мужества, а потому, сброшенные защитниками с завалов, они устремились прочь. Огонь между тем полыхал вовсю, и я заметил, как его языки пятнает жирная черная сажа, в которую превращались трупы наших врагов. Казалось, что багровые отблески устроенного нами пожара отражались даже на бледной поверхности луны. Сквозь дым мне удалось разглядеть, как шеренги нечистых демонов заколебались и расступились.
– Аллах акбар! – вскричал я, стоя на стене и указывая мечом на кровавую луну. – Велик Аллах!
Ответом мне была гробовая тишина.
Неожиданно я ощутил дрожь в напряженном, тяжелом воздухе – словно расстилавшиеся передо мной пески стали трепещущей от страха живой плотью. Исида рядом со мной запрокинула голову и завыла. Я огляделся по сторонам. Мои люди, только что ликовавшие, радовавшиеся одержанной победе, замерли, объятые ужасом, а потом – сначала один, два, а потом и многие, – бросив оружие, устремились в бегство. Не скрою, мне хотелось присоединиться к ним, и меч едва не выпал из моей неожиданно ослабевшей руки, но усилием воли я заставил себя остаться на стене и обернуться навстречу новой напасти.
Полчища гулов расступились, образовав проход, по которому к нам приближался всадник на очень светлом, почти белом, коне. Лицо всадника, впрочем, было еще белее – его заливала поистине смертельная бледность. Одеяния странного верхового, тоже белые, были расшиты сверкающим золотом, а чело венчала двойная, наполовину белая, наполовину красная, корона. Изображения таких головных уборов сохранились в гробницах царей и на стенах высившегося у меня за спиной храма, однако, если сей всадник и был некогда фараоном Египта, ныне в нем не сохранилось ничего человеческого. Он казался более уродливым, нежели безобразнейший из демонов, и более древним, чем сами пыль и песок, по которым ступали копыта его коня. Мне трудно было понять, кто он – ифрит, джинн, гул или призрак, – однако чувствовалось, что мощь его превосходит пределы воображения смертного. Смертоносный лед в его взгляде можно было ощутить даже с высоты стены – он проникал в самую душу, пронизывая ее замогильным ужасом.
Бледный всадник придержал коня, повернулся и потянул на себя веревку, точнее, как я увидел, аркан, накинутый на шею одного из жителей деревни, несомненно попавшего в плен к гулам на том берегу реки. Несчастный был еще жив и, когда царь наклонился, чтобы схватить его за горло, попытался вырваться, громогласно вознося молитвы.
Однако дарованная самим адом сила древнего царя была неодолима. Горло хрустнуло в безжалостной хватке, и несчастный – да упокоит Аллах душу его с миром – замертво упал наземь.
Но этим дело не кончилось. Подняв тело одной рукой и держа его на весу, другой рукой бледный демон ночи принялся рвать его в клочья.
– Нет! – в ужасе вскричал я. – Нет!!!
Увы, у меня не было ни малейшей возможности помешать происходящему. На моих глазах тело убиенного было жестоко растерзано, причем демон на коне с головы до ног покрылся кровью жертвы. Потом он бросил останки на песок и, воздев руки к небу, издал дикий, ужасный крик – крик, какого я, да будет на то воля Аллаха, надеюсь никогда более не услышать. Мне почудилось, будто при этом звуке даже сама луна оцепенела от ужаса и свет ее пуще прежнего напитался кровавым, злобным багрянцем.
Однако смотреть на луну мне долго не пришлось – царь тронул повод и поскакал вперед.
Я поспешно спрыгнул со стены и ударился в бегство.
Но в этот момент Гарун заметил приближение утра и оборвал свое повествование.
– О повелитель правоверных, – сказал он аль-Хакиму, – ныне я намерен отдохнуть, но, если ты соблаговолишь вернуться сюда перед закатом, непременно поведаю тебе обо всем, что произошло в храме песков.
И халиф, вняв словам аль-Вакиля, поступил так, как тот просил: отправился во дворец, а к вечеру вернулся на минарет, дабы выслушать продолжение рассказа.