Спящий
Шрифт:
Прямо в окно, на луну, обезьянья морда.
Что ему в нашей луне современной! Нынче
Мир стал другим - поработал над ним да Винчи.
Знаем к тому же: не наш питекантроп зодчий,
Хоть и шагал в нашу сторону дни и ночи.
Спину, как мы, разогнул и расправил плечи,
Но всё равно не дошёл до Нагорной речи.
Древо его обломилось, прервались роды,
Видно, в то время бесились вовсю погоды.
В
Ветку он выбрал, а мы выбираем - брусья.
БОГ СЕКСА
Бог не умер - нельзя, но в зародыш ушла аскеза.
Бог любви превратился в могучего Бога секса.
Храмы стали пестрее, наряднее; пальцы скорби
Разомкнулись, хрустя; и весталка в почётной торбе
Держит фаллос искусный, осыпанный тонко камнем,
Вынимает, вживляет в себя, именуя парнем...
Смерти нет - говорят.
Красят губы Христу... однако
Он уже не Христос, и венок на Нём - стебли мака.
Секса Бог! Торжествует. Ведёт Свою паству в лоно
(Мы не знаем - в какое, но думаем - Вавилона)
Сквозь пьянящий угар...
Посвящая себя Гермесу,
Престарелый мужчина срывает с юнца завесу,
Валит на пол его и, как женщину, благовонно,
Опыляет в экстазе у мраморного амвона.
Кровь течёт под землёй, прямиком из дворца тирана.
Бык на площади медный качается непрестанно,
На корову взобравшись; из фаллоса хлещет пиво.
И слетаются осы, и мухи спешат ретиво.
Стебли мака - венок... Облачён в озорную тогу,
Он Себе поклоняется - вечно живому Богу.
Некий старец отшельный, покинув опушку леса,
В город Бога притопал и в Боге узрел Зевеса,
Ну а кто-то Астарту, Иакха, родного внука...
Каждый видит, что видит, была бы глазам наука.
Как Протей, многолик... но когда б со святого лика
Мы содрали слои до последнего краски вскрика,
Непременно нашли бы померкшие - словно вдовы
На прощальном обеде - родные черты Христовы.
ИУДА ИСКАРИОТ
Я вижу несправедливость: она повсюду.
Жаль мне Христа, потому и люблю Иуду, -
Кто его защитит, слово замолвит ныне?
Глянь! одиноко стоит он в своей пустыне.
Всеми покинут, и птицей, и всяким зверем.
Мы ли печаль его счётом людским измерим!
Огненный ветер изгою под кожу льётся,
Над головою пылает сплошное солнце.
Не шелохнётся Иуда, ни вскрика, взрёва,
Ибо душа в чёрном теле вопит сурово.
Был он крещён,
Разве бы предал в пустыне - в моём вопросе?
Церкви Христовой рычаг, зачинатель веры, -
Нет ему жизни, предателей рвут галеры...
Вечные муки...
– неужто за то, что люди
Видят себя, но не видят себя в Иуде...
СОНЕТ
Нас миллиарды, и каждому хочется в рай.
И мне тоже порою хочется заглянуть
В наилучшую жизнь.
Подходит к столбу трамвай.
Я еду куда-то, хотя бы куда-нибудь...
Чем дальше я еду, тем глубже боюсь уснуть.
Глаза протираю, билетик держу за край.
И слушаю сердце,
Оно прозревает путь
В мешке пассажирском...
Окошек не закрывай!
Мы едем, нас много.
И девочка-мотылёк
Сидит у меня на коленях, вдохновлена
Увидеть всё то, от чего я и сам далёк...
Я в сон погружаюсь, проникнут её теплом.
И кажется мне, что приехали мы в наш дом...
Проснувшись - стою на конечной.
Вокруг луна...
К НАЧАЛУ ПОВЕСТВОВАНИЯ
Учёные нужны, понять желаем:
Жил человек на чёрном или белом
Конечном свете, или сливки с чаем
Любезно совмещал...
Порожним телом,
Надеюсь, не был.
Где-нибудь в Казани,
А то и в Петербурге он родился,
И прятал смерть во внутреннем кармане,
Вминая в землю сморщенные листья.
Туда-сюда слонялся под началом
Аллюзий политического склада...
Щенка пригрел и бабочку, что в алом
Летала облаченьи, но прохлада
Осенняя к земле её прибила...
Нам интересны все его забавы
И механизмы мыслей, воля, сила,
Тоска, любовь, им листанные главы...
Он, если жил, трудился (без работы
На свете жить нельзя - невыносимо).
Случались ли крутые повороты?..
Проявим память -
Взвесим фотоснимок...
Его, я всё о том же человеке,
Должно быть, неизвестность окружала,
Хотя в России люди не ацтеки,
Скользящие по лезвию кинжала...
Он долго жил... а если, предположим,
И не родился, что ж, и плакать странно
О человеке нам пустопорожнем.
В отсутствие известного кармана...
***
Гравитация к сердцу земному,