Среди дикарей и пиратов

Кингстон Уильям Генри Джайлз

— Может быть, Пуллинго жалеет, что хотел покинуть нас, и останется проводником, — заметил я.

— Вряд ли, — ответил Медж. — Поверьте, он воспользуется первым удобным случаем, чтобы улизнуть.

Я все же надеялся, что дикарь окажется верным нам. Однако ни он, ни его сын не предлагали нести нашу поклажу, хотя Пуллинго болтал по-прежнему и казался особенно веселым.

После полудня мы остановились для обеда и затем снова стали подыматься в гору, на которой росли еще более громадные деревья, чем внизу. Мы очутились в долине, которая постепенно направлялась к хребту.

Солнце садилось, и мы решили остановиться на ночлег на берегу ручья, протекавшего по долине. Мы стали собирать кору для шалаша и хворост

для костра. Пуллинго и его сын помогали нам, но мы заметили, что они не устраивают помещения для себя. Мы деятельно занялись приготовлениями к ужину. Насадив птиц на вертела, мы оглянулись и увидели, что наши черные товарищи исчезли.

— Я думаю, они придут за своей долей, — заметил Медж.

Однако птицы были зажарены, а чернокожие не возвращались. Мы поужинали и приготовились лечь спать. Луна взошла высоко на небе и лила свои лучи на долину под нашими ногами. Я только что начал засыпать, как вдруг проснулся от странных, необыкновенных криков.

— Наверно, это наши черные друзья поклоняются пещере луны, — заметил Медж. — Мне сейчас показалось, что двигается несколько фигур. Вероятно, там и Пуллинго с сыном. Пойдем посмотреть, что такое они проделывают тут.

Я охотно согласился. Мы предусмотрительно взяли с собой нашу поклажу и пошли по направлению, откуда доносились звуки, зная, что легко можем возвратиться в свой лагерь, идя на свет костра. Вскоре мы увидели множество темных фигур, стоявших полукругом перед пещерой, вход в которую был окружен деревьями и вьющимися растениями. Люди танцевали свой странный танец; они скакали, прыгали, извивались самым необыкновенным образом и в то же время пели во весь голос. Внезапно, по знаку своего предводителя, все опустились на колени и поползли к пещере, по временам останавливаясь, чтобы потереться носом о землю. Так они продолжали двигаться перед пещерой; очевидно, никто не осмеливался подойти слишком близко ко входу.

Мы медленно отошли в наш лагерь, так как нам не хотелось, чтобы дикари увидели нас. Оглянувшись, мы заметили, что они продолжают ползти на четвереньках. Так как зрелище было скорее унизительное, чем интересное, то мы не желали оставаться дальше.

Я лег и скоро уснул. Когда Медж разбудил меня, он сказал мне, что крики и пение продолжаются и что ни Пуллинго, ни сын его не вернулись.

— Вернутся к утру, — заметил я.

Я ошибся: утром их не было видно, как и вообще чернокожих на всем протяжении, которое можно было видеть в телескоп. Мы изжарили всех остававшихся у нас птиц в ожидании, что чернокожие вернутся. Мы съели нашу часть, оставив их часть, но они не появлялись.

— Нечего напрасно терять время, — заметил наконец Медж. — Очевидно, Пуллинго и Куагуагмагу ушли со своими товарищами. По всем вероятиям, мы больше не увидим их. Если старик передумает, а это может быть, если он припомнит вкусное жаркое, которым мы его угощали, он легко может отыскать нас.

— Я не могу представить себе, что он ушел, не простясь с нами, — заметил я. — Дадим ему еще один шанс: я выстрелю и думаю, что он примет это за знак того, что мы идем вперед.

— Не тратьте пороха на это, — ответил Медж. — Настреляем лучше побольше птиц на случай, если не найдем в горах.

Я последовал совету Меджа и, увидев великолепного какаду, выстрелил и убил его. Эхо от выстрела разнеслось далеко по долине.

— Если наш черный друг близко, он должен слышать этот выстрел, — заметил я.

Мы сложили наши пожитки, запихали жареных голубей в котелок, который понес Медж. Я понес неощипанную птицу.

— Вперед! — крикнул Медж, и мы пошли к горе.

Мы скоро попали в местность, совершенно не похожую на те, с которыми нам приходилось встречаться до сих пор. Перед нами подымались дикие, суровые, обнаженные скалы; в узких проходах, вдоль которых мы шли, виднелась только жалкая растительность. Мы продолжали идти,

руководствуясь компасом, указывавшим, что мы идем прямо на юг. К счастью, мы захватили с собой еду, а то не было видно ни птицы, ни зверя. Мы тщательно замечали путь не только для того, чтобы изучить его, но и чтобы узнать, можно ли проехать. Оказалось, что осторожная лошадь может легко пройти тут, хоть путь был неровный и крутой в некоторых местах. Наконец мы дошли до крутого склона, перейти через который мы могли, но лошадь, очевидно, не могла ни подняться, ни спуститься с него. Я предложил взобраться на этот склон.

— Не следует подыматься, если можно избегнуть этого, — ответил Медж. — Может быть, это скорее, но для наших друзей будет удобнее, если мы найдем другой путь направо или налево.

Мы осмотрели местность и скоро нашли дорогу направо, достаточно удобную, насколько мы могли видеть, но мы не знали, куда она ведет.

— Надо попробовать во всяком случае, — сказал Медж. — Остановить нас может только отвесная пропасть.

Он был прав; пройдя около мили к востоку, мы снова спустились в долину, которая шла по нужному нам направлению. Мы поддались искушению при виде водопада, низвергавшегося со скалы, и решили остановиться, хотя тут не было деревьев, из коры которых мы могли бы построить шалаш. Зато были кусты и хворост для разведения костра.

Так как не было ни пещеры, ни впадины, где мы могли бы лечь спать, то мы срезали достаточное количество ветвей и воткнули их так, чтобы было можно укрыться от холодного ветра, дувшего в долине. По сухости травы мы решили, что тут должно быть очень жарко днем, когда лучи солнца падают прямо.

Мы вскипятили воду в котле, поели холодных голубей, выпили чаю и легли, положив рядом с собой ружья. Мало было вероятия, чтобы туземцы потревожили нас; мы решили, что и динго вряд ли забредут в такие места, где не было вовсе животных. Во всем мире нет страны, в которой путешественник может быть в такой безопасности ночью, как в Австралии, если только на него не нападут туземцы. Единственное исключение составляет, может быть, опасность от змей; но они встречаются только в более жарких местностях и даже ядовитые кусаются только в тех случаях, когда на них нападают. Мы спали, ничего не опасаясь. Утром, освежившись в воде водопада, мы позавтракали и отправились в путь в отличном настроении духа.

— Ни слуху ни духу о мастере Пуллинго, — заметил Медж. — Ему было бы трудно найти наш след, если бы он и захотел; но я подозреваю, что он ушел на север со своими друзьями и мы больше не увидим его.

Мы шли по дну узкого ущелья; по мере того как подымалось солнце и лучи его падали прямо в лощину, жара становилась почти невыносимой. Местность становилась все более дикой и бесплодной; часто с обеих сторон видны были только голые скалы, покрытые жалкой растительностью; ни малейшего признака воды не замечалось в окрестности. Мы шли до полудня; потом остановились под тенью скалы и съели наш скромный завтрак. Утром мы наполнили наши бутылки и, хотя осушили большую часть их содержимого, страдали от жажды.

Дорога, по которой мы шли, была доступна для верховой езды, хотя в некоторых местах всадникам пришлось бы сходить с лошадей.

День уже был на исходе, когда мы, идя по узкому ущелью, наткнулись на кости какого-то большого животного — как оказалось, лошади, — совершенно обглоданные птицами или насекомыми.

— Это показывает, что какой-то путешественник пробовал пробраться через это ущелье; если он ехал с юга, то можно надеяться, что эта дорога удобна для езды, — заметил Медж.

— Да, — сказал я, — но боюсь, что это показывает также, что здесь мало воды и травы и что бедное животное умерло от голода и жажды. Взгляните! Вот узда, стремена и железные части седла. Всаднику пришлось, вероятно, бросить своего коня, не попытавшись спасти их. А вот взгляните: под скалой разные вещи.