Среди факиров
Шрифт:
— Если б мы попробовали выйти с этой стороны!.. — сказал Пеннилес.
— Попробуем! — ответили, как эхо, оба моряка.
Но как попасть на эту кучу костей, до половины наполнявших углубление под платформой? Высота была более пяти метров. Пеннилес заметил это.
— Остается только прыгать, — сказал Джонни, как будто это была самая простая вещь.
— Ты очень добр! — воскликнул Марий. — А если мы при прыжке что-нибудь вывихнем, сломаем одну или обе ноги, это поможет нам поскорее убежать отсюда?
— Нашел! — возразил Джонни. И как человек, который мало говорит и много делает, он принялся собирать только что разрезанные им и разбросанные по платформе веревки. В очень короткое время он сложил их, как мог, связал, и получилась толстая веревка длиной метра в
— Слезай по ней!
— А если ты выпустишь конец?
— Я не выпущу.
Не говоря больше ни слова, Марий схватился за веревку и спустился по ней до конца. Тут он мог уже без опасения выпустить ее и соскочить в груду костей. Несмотря на свое испытанное мужество, он не мог не содрогнуться, ощутив под ногами человеческие останки, которые сухо захрустели и рассыпались. Джонни выдержал испытание.
— Ваша очередь, капитан, хотя я не смею приказывать! — почтительно сказал Джонни своему начальнику. Пеннилес последовал примеру Мария и в минуту очутился около него.
— Ну, мой любезный, что же дальше! Тебе будет нелегко слезать и одновременно держать веревку!
— А я вот что сделаю! — ответил Джонни.
Не дожидаясь дальше, он спрыгнул вниз по всем правилам, с необычайной легкостью, на кончиках пальцев. Патрик, оставшись один на платформе, смотрел на них и терпеливо, без жалоб, переносил ужасные муки жажды. Они направились к одной из решеток, спотыкаясь о кости, вид которых и хрустенье причиняли им тяжелые ощущения. Решетка, к счастью, едва держалась. Сильные руки Мария выдернули ее из кирпичных углублений, куда она была ввинчена. Открылось черное отверстие. Два моряка заспорили о том, кому первому пройти.
— Я пройду! — сказал Пеннилес, разрешая их спор.
— Но, капитан…
— При атаке начальник идет первым, при отступлении — он последний. Здесь мое место, друзья… Пропустите же меня.
Он смело углубился в коридор, откуда доносился неприятный запах гнили, смешанный с сильным запахом фосфора. Этот коридор, шириной в метр, очень круто спускался вниз, и Пеннилес быстро соскользнул по нему. Он почти тотчас же коснулся дна, которое, как ему казалось, было усыпано рыхлым песком. Следовало ожидать, что здесь будет совсем тесно, но, странная вещь, этот колодец был полон необыкновенного, мерцающего света; он в виде беловатых струек поднимался с места, где после внезапного прыжка Пеннилеса был разрыт песок. Было почти так же светло, как днем. Поразмыслив минуту, Пеннилес догадался о причине этого явления. Это был фосфорический свет, испускаемый остатками костей, снесенных сюда дождем. Этот бассейн мог иметь около трех метров в диаметре, и его вид навел Пеннилеса на мысль, что, благодаря свойствам песчаного грунта, им будет нетрудно прорыть ход под самым основанием башни. Он позвал Мария и Джонни, вкратце растолковал им свой проект, и те тотчас же принялись за дело. Не имея под рукой никакого подходящего орудия, они рыли этот мягкий и рыхлый песок руками. Пеннилес рассчитывал, что придется прокопать по большей мере около пяти метров, соблюдая известный наклон, тогда они выйдут наружу. Принимая во внимание свойства почвы, можно было надеяться кончить работу через пять часов. В колодце была невыносимая жара; Пеннилес и его товарищи испытывали сильные мучения от голода и особенно от жажды. Они трудились изо всех сил, не жалуясь, не ослабевая, поддерживаемые своей железной энергией, и иногда даже обменивались шуткой. К Марию возвратилась его провансальская развязность, и время от времени, скобля песок, он прибегал к своим привычным выходкам.
— А мы ведь хорошие кролики, правда, капитан? А ведь недурная вещь фрикассе из кроликов? Я бы этого охотно поел… и запил бы бутылкой вина из наших южных виноградников… Как все это теперь далеко, Боже мой!..
Они продолжали рыть, как вдруг наверху раздались ужасные крики.
— Что там? — воскликнул Марий.
— Мне кажется, Патрик зовет на помощь! — сказал капитан.
— Я иду! — кратко прибавил Джонни и с обычной ловкостью клоуна полез в узкий проход. Он очутился опять между костями и содрогнулся при виде истинно ужасного зрелища. Коршуны, видя, что ребенок остался один, и сделавшись еще смелее при виде его неподвижности, кинулись на него всей массой. Они летали за ним с диким визгом, а несчастный испуганный мальчик бегал кругом по платформе, крича от ужаса. Отвратительные птицы готовы были уже впиться ему в глаза и лицо, если б не подоспела помощь. Но как помочь бедному ребенку, когда влезть к нему было невозможно и когда он сам не мог сойти с площадки, по которой он только беспомощно бегал взад и вперед? Джонни начал кричать изо всех сил, чтобы спугнуть стаю; когда это не подействовало, он бросил в нее кость. На минуту коршунов встревожило появление этого странного орудия, которое прилетело, крутясь, как австралийский бумеранг. К несчастью, это подействовало не надолго, и чудовища снова кинулись на добычу. Джонни опять начал кричать и бросать кости, которые, правду сказать, не пролетали мимо цели. Одна берцовая кость, поразив коршуна, упала на платформу. Патрик схватил это зловещее орудие и в свою очередь стал бить направо и налево. Но свежая добыча, все более возбуждавшая жадность коршунов, совсем опьянила их. Чувствуя за собой перевес, они опять бросились на ребенка. Он погиб бы, но крики его и Джонни вызвали из их убежища Мария и Пеннилеса.
— Э! Прыгай вниз, мой голубчик, прыгай вниз!.. — закричал ему Марий.
— Но он разобьется! — возразил в отчаянии капитан.
Провансалец нагнул туловище немного назад, протянул руки и закричал опять:
— Не бойся, прыгай ко мне на руки; они у меня крепкие, как кожа у негра!.. Раз, два!
Ребенок в ужасе закрыл глаза и кинулся в пространство. Марий подхватил его на лету своими сильными руками. Потом он сказал добрым голосом:
— Эти ужасные, противные птицы ничего тебе не сделали, дорогой мальчик? Мое сердце сжималось, когда я видел тебя там…
Ребенок сразу почувствовал, сколько нежности и преданности было в беспокойстве Мария, в его неожиданном обращении к нему на «ты», что так не соответствовало английским понятиям. Он обхватил провансальца обеими руками за шею.
— Нет, мой милый Марий, — сказал он, — я чувствую себя вполне хорошо, вы подоспели в самое время, не правда ли? О, как я благодарен вам и всем другим!
— Бедное дитя! Вам, верно, очень хочется пить, и вы очень от этого страдаете? — спросил с участием капитан.
— О, да! Но ведь и вы все тоже страдаете…
Коршуны кружились теперь над углублением, где лежали кости; они испускали пронзительные крики и даже задевали крыльями трех мужчин и мальчика.
— Идемте с нами, мой друг, — продолжал Пеннилес, — там по крайней мере вас не тронут эти ужасные птицы.
— И я помогу вам работать, сколько могу! — прибавил Патрик с забавным достоинством.
Все четверо спустились в подземный коридор и, запыхавшись от быстрого движения, задыхаясь от жары, окровавленными пальцами начали скрести песок.
— Какие мы дураки! — внезапно воскликнул Марий. — Извините, капитан, это к вам не относится: я говорю про Джонни и про себя.
— Благодарю! — сказал янки. — Отчего же мы дураки, скажи пожалуйста?
— Потому что нам следовало бы взять наверху у покойников несколько штук костей. Им бы это было решительно все равно, а нам крепкая, длинная, широкая кость оказала бы хорошую услугу в качестве заступа.
— Хорошая мысль! — заметил Джонни со своей обычной краткостью. — Я иду наверх за заступами.
Он собирался броситься по коридору вверх, как вдруг послышался глухой шум.
— Э! Все громы небесные! — заворчал Марий. — Вот и еще что-то!
От боковой части сточной трубы отделился камень и, скатившись, закупорил трехметровое отверстие, которое они с усилием раскапывали уже целых два часа. Приходилось начинать снова эту утомительную работу. Но это было еще не все! За камнем посыпались еще обломки и загромоздили ведущий наверх коридор. Наши беглецы не могли теперь двинуться ни взад, ни вперед. Если им не удастся удалить хоть одну преграду, скоро станет нечем дышать, притом толщина этой преграды была им совершенно неизвестна.