Среди мифов и рифов

Конецкий Виктор Викторович

Мне не хотелось в рейс.

Предчувствие девятимесячного болтания в экзотике южных морей давило душу. А ветерок с залива налетал мягкий. И света вокруг было много. Около воды всегда света больше.

Из ближайшего пакгауза я позвонил диспетчеру. Диспетчер утверждал, что «Невель» стоит у причала № 33. Разубедить диспетчера было не в моих силах. Чёрт бы его побрал. Прибытие на новое судно всегда тревожит. И хочется, как на экзамене: пускай скорее начинается и скорее заканчивается. И вот вы пришли на экзамен, а его отложили. Только гуще делается тревожность. Кто экзаменатор? С кем окажешься за одним столом? У доски? В коридоре? С дураком и мерзавцем?

Или найдёшь друга? Но кто в моём возрасте находит новых друзей? В моём возрасте их теряют…

Я уселся на скамеечку, закурил тайком.

В кармане лежало письмо из Мурманска. Писал мне бывший капитан белоснежного лайнера «Вацлав Воровский», мой тёзка, с которым мы возили рыбаков к Нью-Йорку и туристов в Арктику. «Здорово, паренёк! Я в каюте Володи Самодергина. Он супротив меня заполняет табель рабочих дней и между делом говорит: „Передай Конецкому, что он сукин сын“. Через час я отхожу в моря, а Вовка Самодергин отходит через четыре часа. Я в сторону веста, а они как раз наоборот… После коллективной читки журнала „Звезда“ отдельные места фарша под названием „Солёный лёд“ подверглись резкой критике и злобным нападкам коллектива. В пароксизме ярости Самодергин заявил, что возбудит против тебя дело. Боюсь, что дипломатические отношения между вами находятся на грани разрыва. Зачем ты сообщил, что он чесался на рейде Булони и что его дед выдернул себе бороду?.. Здесь даже возникла идея скупить весь тираж „Звезды“, но, когда покрутили арифмометр, оказалось, что это довольно круглая сумма, и от идеи пришлось отказаться в пользу другой — поймать тебя в тёмном углу и вытряхнуть лишнюю пыль из твоего организма. По-дружески советую — смени адрес…»

Сквозь обычный юмор висельников и утопленников я чувствовал обиду Володи Самодергина. Вот так и теряешь друзей.

И совет о смене адреса был добрый совет.

Но дело было не только в этом. Они опять уходили. Один на ост, другой на вест. Последняя радиограмма тёзки: «Вышли Одессы Мурманск, впереди Бискай, посети Никольскую». А сейчас он шёл из Мурманска на Риеку, чтобы обеспечить перегон плавкрана. И опять у него на пути был Бискай. Другой — обиженный мною — сейчас влезал в Горло Белого моря и проклинал каботажное плавание.

Извечный стыд перед теми, кто уплывает или плывёт, опять толкнул меня в рейс. Девять месяцев! Без советских портов! В ресторан ни разу не сходишь, чтобы выпить как следует «вдали от небесной плантации», как говаривал Тисса, погонщик слонов, махаут в рассказе Киплинга.

Когда исчезнет мой стыд перед уплывающими?

Прошлый раз я считал, что надо побывать там, где нырял и выныривал пророк Иона. Я просто обманул себя записками параноика.

За Кривой дамбой медленно двигалось странное сооружение — океанский теплоход «Невель». Сооружение было утыкано непонятными антеннами. Они штопорами вкручивались в небо, крестили вокруг крестами, с топа мачты торчали огромные раструбы, десятки штырей покачивались над надстройками, как бамбук.

Так выглядела моя очередная судьба на ближайшие девять месяцев.

Судьба ошвартовалась перед самой моей скамеечкой.

Пока они прижимали корму, работая на шпринге полным вперёд, я гадал: выдержит ли шпринг, снесёт он мне башку вместе со скамеечкой или нет. Покидать скамеечку было как-то неудобно.

И ещё я мучительно пытался вспомнить, что или кого напоминает космический теплоход «Невель». Это было так мучительно, как в Босфоре, когда я смотрел на древнюю крепость, к вратам которой, по преданию, вещий Олег

приколотил щит, и готов был поклясться, что уже видел её. Видел! Хоть повесьте! А шёл я тогда при дневном свете Босфором первый раз. Через добрую неделю мучений я вспомнил гравюру на стенке своей комнаты. Гравюра из тех, что хранятся совсем бездумно, висела ещё у бабушки; увидел ты её, когда открыл глаза, и привык её не замечать и не помнить. На гравюре была Босфорская крепость. А я уже твёрдо уверовал в то, что видел крепость в своих прошлых жизнях.

И теперь я мучился тем, где и когда видел нечто похожее на «Невель». Оказалось, он напоминает мне сумасшедшие рисунки раннего Сальвадора Дали. Только его гениальный и воспалённый глаз мог ещё до начала космической эры увидеть немыслимые конструкции современных антенн.

Я поднялся по трапу, нашёл старпома, под обычными любопытствующими взглядами вручил ему направление кадров. Он сунул его в карман, сказал, что второй помощник на корме, дела и обязанности следует принимать сегодня же, рапорт — завтра.

В корме я увидел стальную четырёхугольную загородку. Она занимала много места и мешала матросам управиться со швартовными концами.

— Клетка от акул, что ли? — осторожно спросил я у второго.

На новом судне не следует много спрашивать. Можешь показаться безнадёжным дураком. То, что в первые дни кажется странным, для старожилов — дважды два четыре. И для тебя так будет. Неизбежно всё станет для тебя как дважды два.

— Нет, не от акул, — хладнокровно сказал второй штурман. — Это клетка для бабушки четвёртого механика.

— Рано ты выпивать начал, — сказал я, взглянув на часы. — А у поддавших я не люблю принимать дела.

— Я серьёзно, — испугался второй. — Четвёртый механик, в ремонте пока стояли, ограду сварил для могилы своей бабушки. Из металлолома.

— Значит, клетка с нами в рейс не идёт?

— Нет.

— Это хорошо, — сказал я. И без могильной ограды на «Невеле» было страшновато. Ещё я подумал, что могильные ограды выглядят очень высокими, пока их не закопают в землю.

Я, конечно, суеверный человек. Дух кладбища, которым тебя встречает новое судно, — не самый приятный. Но мне уже приходилось сталкиваться с мрачными хобби судовых механиков.

На «СТ», которые пришлось когда-то перегонять в Салехард, меня встретил нормальный кладбищенский крест. Механик сварил его для усопшей матушки. Помню, было тогда много споров: как приваривать косую перекладину на кресте, какой её конец должен быть выше? Кресты на куполах и шпилях, которые мы рассматривали в бинокль, нам помочь не смогли — неясно было, куда они обращены…

— Ну, пойдём, примешь кассу, — сказал второй помощник. — Денежный остаток ерундовый, отчёт я почти закончил…

— Какую кассу? — спросил я. — Деньгами, даже пингвинам известно, третий помощник занимается.

— А здесь второй. Грузов нет — космические объекты летают не в трюмах, как пингвинам известно.

Это был гроб. Не ограда к могиле. Это была сама могила, стопроцентная, с крестом, колонкой или даже старинным адмиралтейским якорем. Просясь на экспедиционное судно вторым помощником, я рассчитывал на безделье в рейсе. Думал: две вахты — и всё. Остальное время я пишу бессмертные произведения про Иону и обрабатываю записки о прошлых рейсах. А здесь на меня рухнули бесчисленные франки, фунты, доллары, песо. И всех их надо было переводить одно в другое и в копейки. И составлять ведомости. И отчёты. И получать и выдавать все эти фунты, песо, рупии…