Среди овец и козлищ
Шрифт:
Тилли промолчала.
Я продолжала смотреть на нее:
– Решай. Или ты идешь со мной, или я пойду и попрошу Лайзу Дейкин.
Она крутила пуговицу на нитке.
– Ну, раз так, то, наверное, мне все же стоит пойти, – тихо сказала Тилли.
И вот мы ждали в полном молчании – Тилли, я и этот спор. Он ничуть не походил на споры и ссоры моих родителей, где все топали, хлопали дверьми и вообще производили много шума. Наш спор был тихий и вежливый, и еще я не знала, что мне делать дальше.
Ну, и тогда неспешно зашагала от сарая по узенькой тропинке. Потом
– Перед тем, как пойдем, намажься кремом! – крикнула я. – А то у тебя нос совсем сгорит.
– Ладно, Грейси. – Я слышала, как Тилли встала с глиняного горшка. – Как скажешь.
Я не так уж часто ссорюсь с людьми. А уж мы с Тилли вообще никогда не спорили и не ссорились. Иногда я пыталась, но она не попадалась на эту удочку. Только говорила «ладно, неважно», или «ладно, хорошо», или «как скажешь».
Это была наша настоящая первая ссора за все время.
Когда я с кем-то ссорилась, то всегда была рада одержать верх, но теперь, направляясь к кухне миссис Мортон и прислушиваясь к медленным шагам Тилли за спиной, я почему-то совсем не чувствовала себя победителем, хоть и добилась своего.
Дом номер одиннадцать, Авеню
15 июля 1976 года
В отличие от всех остальных домов на нашей улице дом номер одиннадцать довольно далеко отстоял от дороги. Он прятался за рощицей кедровых деревьев. Они теснились небольшой группой на передней лужайке, как незваные гости, которых не пускают в дом. В то время как все другие дома как бы приветствовали друг друга, выстроившись сплошной вежливой линией, дом номер одиннадцать стоял как-то отдельно, словно не решаясь присоединиться, оглядывал всю улицу и ждал приглашения.
Мы остановились у каменной ограды.
Я провела пальцами по кирпичной кладке, облачко оранжевой пыли повисло в воздухе.
– Думаешь, он дома? – спросила Тилли.
Я всмотрелась сквозь строй кедровых деревьев.
– Не знаю.
Дом отказывался выдавать свои тайны. Построен он был за несколько десятилетий до всех остальных домов на нашей улице и сторонился новоприбывших, которые возникали вокруг. Кирпичи потемнели и покрылись мхом от старости, вместо приветливых квадратных окон на нас через траву и деревья смотрели узкие и высокие стекла.
– Думаю, он всегда дома, – сказала я.
Мы сделали несколько нерешительных шажков по усыпанной гравием дорожке, приблизились к небольшому крытому крыльцу. С каждым шагом озирались по сторонам – вдруг что-то изменилось, вдруг деревья поменялись местами или окна не подмигивали нам, пока мы проходили мимо.
Дверь в дом Уолтера Бишопа была выкрашена в черный цвет. По краям висели клочья паутины, а в уголке одной из этих серых сетей терпеливо сидел паук в ожидании трапезы, которая все не появлялась. Мы остановились на плиточном пятачке в виде шахматной доски, рядом с целой горой газет ростом почти с Тилли. Я заглянула через окошко в холл – и там тоже валялись газеты. Старые заголовки, пожелтевшая от времени бумага, здесь гора поднималась почти на высоту окна.
Потом
– Не похоже, что этой дверью часто пользуются, – пробормотала Тилли.
Я ухватилась за деревянные перила, огибающие крыльцо. Они отшатнулись от моего прикосновения и жалобно скрипнули.
– Может, попробуем войти через заднюю дверь? – предложила я.
Тилли взглянула на горы газет.
– Ну, не знаю, Грейси. Как-то мне здесь не по себе.
Это уж точно.
Хотя мы находились всего в нескольких шагах от улицы, всего в нескольких шагах от садового сарая Эрика Лэмба и шезлонга Шейлы Дейкин, ощущение было такое, словно мы проделали неимоверно долгий путь и оказались очень далеко от знакомых мест.
– Не глупи, – сказала я. – Пошли. – Ни за что бы не призналась Тилли в своем страхе.
И вот мы стали обходить дом, стараясь держаться как можно ближе к стенке. Я отталкивалась от нее ладонями, и они покрылись красновато-коричневой кирпичной пылью. Я слышала, как за спиной хрустит под сандалиями Тилли гравий. Это был единственный звук. Даже птицы смолкли.
Я остановилась у первого окна, прижалась носом к стеклу.
Тилли выглядывала из-за угла дома.
– Ну, что, миссис Кризи не видать? – прошептала она. – Может, лежит там связанная? Или мертвая?
Комната выглядела усталой и какой-то несчастливой.
В окно ломились лучи полуденного солнца, но в доме Уолтера Бишопа царила тьма. Туалетный столик темного дерева, вытертый рыжеватый ковер весь в темно-бордовых пятнах. Небольшой диванчик с мшисто-зеленой обивкой, колючей даже на вид, на такой было страшно присесть. Из-за гобеленов и штор фирмы «Уилтон» комната напоминала пещеру.
Рядом в окне появилось отражение Тилли.
– Никого, – сказала я. – Такое впечатление, словно даже воздуха в этой комнате нет.
И я уже собиралась отвернуться, как вдруг заметила это.
– Смотри-ка, Тилли. – Я ткнула пальцем в стекло.
Крест. Большой медный крест, он стоял на каминной полке. Стоял в полном одиночестве. Ни фотографий в рамочках, ни украшений, ничего такого, что могло бы рассказать о человеке, который жил там, и оттого камин походил на алтарь.
– Так значит, я была права. – Я не сводила глаз с креста. – До сих пор мы заглядывали не в те дома.
– Сомневаюсь, что это верный признак того, что в доме обитает Бог, – заметила Тилли. – У моей мамы, к примеру, полно книг по кулинарии, а она почти никогда ничего не готовит.
Мы смотрели, а солнце золотило перекладины креста, и они отбрасывали отсвет через всю комнату. Луч ложился на мшисто-зеленый диванчик и на потертый ковер, потом тянулся до подоконника и отбрасывал свет на стекло, за которым стояли мы.
– Вау! – воскликнула Тилли. – Словно Бог на что-то указывает.
– Могу я чем-то помочь?
Мы вздрогнули от неожиданности и лишь через секунду сообразили, что рядом с нами стоит еще один человек.
Уолтер Бишоп оказался ниже, чем я помнила, или я стала выше, чем тогда, в рыбной лавке. И еще он был худощавее. Кожа гладкая и покрыта терракотовым летним загаром.