Среди Йоркширских холмов
Шрифт:
— Э-эй! Есть оно! Есть изображение.
Я растерянно уставился на экран, где по техасской равнине несся галопом отряд шерифа. Чем-то я пронял таинственный ящик.
— Колдун вы, мистер Хэрриот! — Лицо старичка просияло. — Сразу мне веселее стало.
Я испытал непривычное горделивое торжество.
— Ну очень рад, что сумел помочь! — Однако, взглянув на собаку, прильнувшую к коврику, я перестал радоваться.
— Если ему станет хуже, позвоните, — сказал я и вышел из домика со скверным предчувствием,
Ждать пришлось недолго. В семь часов вечера три дня спустя зазвонил телефон.
— Чандлер говорит, мистер Хэрриот.
Голос был расстроенный, и я приготовился к худшему.
— Не хочется мне вас беспокоить, мистер Хэрриот, но, может, вы ко мне заглянули бы?
— Ну конечно, мистер Чандлер. Сию же минуту. Я понимаю, как вам тяжело.
— Да уж, худо, дальше некуда. Но я знаю, вы его подправите.
Мне вспомнилась какофония, звучавшая в стетоскопе, и я почувствовал, что обязан сказать правду.
— Мистер Чандлер, четырнадцать лет — срок долгий. Все изнашивается.
— Четырнадцать? Так ему, чертову сыну, и двух нет!
— ДВУХ?! — Неужели у старика в голове помутилось? — Дону еще и двух нет?
— Дону? Да причем тут Дон? Ему от таблеток очень даже полегчало. А вот телевизор этот треклятый опять не работает, хоть ты что! Может, заглянете починить его, а?
29
Фермер Уайтхед с сомнением потер подбородок.
— Что-то я в нем не разберусь, — сказал он. — Вроде бы на работника с фермы не очень похож, да и сам говорит, что был школьным учителем, но видно, что в уходе за скотиной разбирается. Ну я его пока на пробу беру. Привередничать-то мне особо не приходится: найти, кто согласится жить в таком глухом месте, не очень-то легко. Так вы мне скажите, как он вам покажется.
— Обязательно. — Я кивнул. — А он женат?
— Что есть, то есть! — Фермер ухмыльнулся. — И жена, и детей семеро!
— Семеро? Да, семья не маленькая.
— Верно. Я и взял-то его отчасти из-за этого. Ему негде жить, а у нас тут есть хороший дом. Просторный. Он совсем вроде в отчаяние пришел, ну и мне его жалко стало. — Мистер Уайтхед помолчал и задумчиво посмотрел через двор. — Какой-то он из ряда вон выходящий…
Я направился к двери, а фермер сказал мне вслед:
— И зовут его Бэзил Куртенс. Имечко тоже не из обычных, верно? В коровнике я с интересом оглядел Бэзила. Лет тридцать пять, решил я. Очень худощавый, смуглый — ну просто испанец. Меня ой приветствовал широкой улыбкой.
— Здрасьте! Ох, ну и холодрыга же нынче! На лугу того и гляди легкие отморозишь.
— Вы правы, — ответил я. — Подморозило сильно. — И снова всмотрелся в него. Говорил он совсем не как школьный учитель. Но в нем чувствовалась бодрая лихость, темные глаза дружески поблескивали — он мне понравился.
Корова, к которой меня вызвали, прихрамывала на левую заднюю ногу, и, когда я нагнулся и сунул палец в межкопытную щель, она предостерегающе меня лягнула.
— Пожалуйста, подержите ее за голову, — сказал я.
Бэзил изящно наклонил собственную голову в легком поклоне и вошел в стойло. Но он не ухватил корову за рог и не сунул пальцы ей в ноздри, как делается обычно, а обнял ее за шею и прижал голову к груди. Ничего подобного я еще ни разу не видел, но цель, казалось, была достигнута: корова спокойно позволила мне поднять ее ногу. Постукивая по подошве ручкой копытного ножа, я скоро нашел болезненный участок.
— Небольшой абсцесс, — сказал я. — Придется его вскрыть. Удобнее всего будет задрать ей ногу, перекинув веревку вон через ту балку. Вы не принесете веревку?
Вновь легкий наклон головы, изящный поклон, и он пошел по проходу широкими грациозными шагами. Вернувшись, он красиво протянул мне веревку, наклоняясь от бедра, точно портной, демонстрирующий свое изделие.
Я затянул веревку вокруг копыта, перебросил другой конец через балку, Бэзил бодро потянул за нее, и я начал строгать рог.
— Я слышал, вы преподавали в школе? — спросил я, скобля копыто.
— Ага, было такое. И не один год, можете поверить.
— Вот как. А какие предметы вы преподавали?
— То и это, это и то. Я за что ни возьмусь, сделаю, знаете ли.
— Так-так. А где вы преподавали, в какой школе?
— Там и тут, тут и там. На одном месте не засиживаюсь. — Бэзил покачал головой и улыбнулся, словно слова эти вызвали приятные воспоминания.
Он продолжал болтать, пока я работал, и, ничего конкретного не сказав, дал понять, что преподавал и в университетах.
— Читали лекции?
— Во-во! Читал.
Меня обволакивало странное ощущение нереальности, но я все-таки спросил:
— А в каких университетах?
— Ну-у… там и тут, тут и там.
Разговор оборвался, когда из-под ножа брызнул гной — счастливое завершение моих трудов.
— Ну вот, — сказал я. — Теперь все в порядке. Я сделаю ей укол, и дня через два она будет совсем здорова. Но мне нужна вода, чтобы вымыть руки.
Бэзил сделал широкий жест.
— Так идемте в дом. Вымоетесь как следует.
Я пошел за ним к коттеджу, примыкавшему к службам, он распахнул дверь и церемонно проводил меня внутрь.