Среди Йоркширских холмов
Шрифт:
Он подхватил корги на руки и зашагал к двери, но, взявшись за ручку, обернулся.
— И я вам вот что скажу!
Я про себя вздохнул. Проповедь еще не кончилась! Мистер Базби укоризненно поднял палец.
— Не хлебом единым жив человек!
Он пошел по коридору. Франтик вдруг повернул голову и посмотрел на меня. Казалось, он уже чувствовал себя лучше. К счастью, ревматизм, хотя и поражает с ужасающей быстротой, излечивается столь же быстро.
Да, Франтик скоро станет самим собой, но я знал, что в памяти его хозяина навсегда запечатлелись
36
Час, когда в трубке раздался голос дарроубийского полицейского сержанта, был довольно поздний.
— По-моему, мы задержали преступника, Мистер Хэрриот. Пробирался в темноте по Докерскому проулку с маской на лице. Я спросил, чего ему там понадобилось в десять вечера, а он ответил, что идет в лавочку купить жареной рыбы с картофельной соломкой. Глупая такая отговорка, а последнее время было много случаев краж со взломом и мелкого воровства, ну мы и забрали его в участок.
— Вот как? Но причем тут я?
— Да он твердит, что ничего такого делать не собирался и что вы можете за него поручиться. Говорит, что он Бернард Уэйн и у него небольшая ферма на пустоши под Холлертоном.
Все сразу прояснилось, и я засмеялся.
— А на лице у него красный платок в белую горошину?
— Точно. Как это вы угадали?
— Потому что задержали вы Сиско Кида!
— Что-что?
Для объяснений требовалось много времени, но все сходилось.
Бернарду было за сорок, и он делил небольшую ферму с весьма внушительной старшей сестрицей. Назвать его «хозяином» было бы неверно, поскольку он только выполнял распоряжения, причем мнение мисс Уэйн о нем исчерпывалось ее любимым словечком «бестолочь».
За многие годы я привык к тому, что мои визиты на их ферму постоянно сопровождались горьким рефреном: «Вы уж-как-нибудь сами управьтесь, мистер Хэрриот. А на Бернарда не рассчитывайте. Он такая бестолочь!».
Я сообщил сержанту о событиях на ферме Уэйнов, где побывал в конце дня в связи с трудным окотом.
Мисс Уэйн позвонила мне из телефонной будки в деревне.
— У нее схватки чуть не с утра. Бернард пощупал внутри и говорит, что дело плохо, только я думаю, вам больших хлопот не будет. Бернард ведь ни в чем не разбирается, бестолочь!
На проселке, ведущем к их ферме, было трое ворот, и, когда я свернул во двор, лучи фар озарили Бернарда, щуплого, смуглого, с вечной улыбкой на губах.
Он потер руки и, едва я вылез из машины, слегка поклонился, как всегда стараясь быть приятным.
— А, мистер Хэрриот! — Однако продолжал стоять как вкопанный, пока из дома не появилась низенькая плотная сестрица и не засеменила к нам по булыжнику на быстрых кривых ногах.
Она была старше брата лет на десять и, едва взглянув в его сторону, сурово выпятила подбородок.
— Пошевеливайся, чего ты стоишь? Возьми ведро и проводи мистера Хэрриота к овце. Да что с тобой говорить! — Она обернулась ко мне. — Мы ее в конюшню поместили, так он, гляжу, уже позабыл!
Раздеваясь в импровизированном загончике и намыливая руки, я оглядывал овцу. Та стояла по колено в соломе, иногда тужилась, но выглядела достаточно нормально. А когда Бернард попытался неуклюже ухватить ее за шерсть на шее, она ловко увернулась.
— Ты что — даже не можешь подержать ее для мистера Хэрриота?! — простонала его сестра. — Ну давай же! Обними за шею, как полагается, и оттащи в угол! Ну чего ты топчешься? Наконец-то! Чудеса! А где полотенце, которое я тебе дала? Позабыл принести?
Когда я ввел кисть в овцу, мисс Уэйн сложила руки на груди и тяжко вздохнула.
— Думается, мистер Хэрриот, вы мигом управитесь. У Бернарда ни в какую не получалось, потому что понятия не имеет, как разродить овцу. Да он ни о чем понятия не имеет, бестолочь!
Бернард, державший голову овцы, кивнул, и его улыбка стала еще шире, словно он выслушал лестный комплимент. Нет, слабоумным он не был, а просто кротким, рассеянным, неумелым человеком, ни с какой стороны не созданным для трудовой жизни на ферме.
Я опустился на колени и засунул руку поглубже, а мисс Уэйн не преминула сказать:
— Бьюсь об заклад, там все в порядке.
Она оказалась абсолютно права. Все было прекрасно. Иногда, начиная исследование, сразу натыкаешься на единственного, слишком крупного ягненка, возможно мертвого, а руке негде повернуться, и все там сухое и липкое. В таких случаях фермер обычно терпел неудачу, как долго ни тщился помочь овце сам. Но на этот раз простору было хоть отбавляй: в большой матке, чудесно смазанной плацентарной жидкостью, лежали по меньшей мере два крохотных ягненка, чистенькие, влажные. И на свет появиться им мешало только то, что две головки и пучок ножек устремлялись в шейку матки одновременно. Надо было просто одну головку отодвинуть и распутать ножки — и через секунду они закопошатся на соломе. Собственно говоря, я успел одним пальцем распределить ножки по принадлежности, еще не додумав эту мысль до конца. И тут меня осенила новая: если я завершу работу в одну минуту, Бернарда ждет очередная головомойка.
Конечно, он без труда справился бы с этой задачей, но такой грубый труд, как копание внутри овцы, ему невыносимо претил. Я легко представил себе, как он судорожно выдернул кисть после секундного обследования.
Я поднял глаза и уловил тень тревоги на его улыбающейся физиономии. Ничего не поделаешь! Придется попридержать ягнят.
Охая и покряхтывая, я поворачивал руку и так и эдак, а первый ягненок лизнул мой палец.
— Честное слово, мисс Уэйн, настоящий клубок! Возможно, тройня, и все переплелись. Тут нужна сугубая осторожность, поверьте мне. Ну-ка, ну-ка… чья эта ножка?.. Нет… пожалуй, что… тут скоро не справишься! — Я скрипнул зубами и застонал, продолжая свои воображаемые манипуляции. — Да уж, работка для опытного ветеринара!