Средство против шарлатана
Шрифт:
— Вот в чем весь ужас, Исаак. Если эта весть разнесется по городу, ей с легкостью поверят. Прежде чем ты уйдешь, я думаю, нам надо втайне переговорить с капитаном гвардии. Ему надо знать, что господину Понсу угрожают. Я хочу знать, кто входит и выходит из дома, и не был ли подкуплен кто-то из слуг. — Епископ подошел к дверям кабинета и заговорил с кем-то в коридоре.
— Я был бы рад, если бы это дело разрешилось. Мой пациент достаточно натерпелся с начала лета.
— Мы еще вернемся к делам Понса Мане, но сейчас надо поговорить о другом, Исаак, — сказал Беренгер. —
— А что случилось? Я ничего не знаю. Это очередная злая сплетня?
— Отнюдь. Мне об этом сообщили час назад. Говорят, она вышла из лавки перчаточника, ее накидка чуть сбилась, и ее узнала Микела, тут же обвинив твою дочь в причастности к убийству юного Марка. Затем из таверны вышли двое пьяниц и принялись подстрекать обвинительницу, но прежде чем события приняли неприятный оборот, кто-то из лавки успел втащить твою дочь внутрь и запер двери. На этом все закончилось, но меня это тревожит, Исаак, друг мой.
— Рахиль мне ничего не рассказывала.
— Возможно, она сочла, что это не имеет значения.
— Рахиль должна понимать. Должно быть, она сильно расстроилась и решила утаить от меня случившееся. — Исаак провел рукой по лбу, словно у него разболелась голова, и сложив ладони конусом, уперся в них подбородком. — Когда-нибудь она мне расскажет, — наконец произнес он, поднимая голову, — а я изображу удивление, мой друг, и скажу, что она вела себя очень храбро, но, скрыв от меня истину, поступила неразумно.
— Если ты так желаешь, никто не узнает об этом от меня, если только ту женщину не привлекут к суду. Но я умоляю тебя подумать о предложении госпожи Элисенды поместить Рахиль в монастырь Сан-Даниель. Ее там с радостью примут, и она будет в безопасности.
— Я подумаю. А пока она останется дома.
— Прекрасно. Давай поговорим с капитаном. А в воскресенье я произнесу проповедь насчет подстрекательства к бунту такими словами, что никто из присутствующих не забудет урока в течение многих лет.
Утро субботы выдалось холодным и серым. Изо рта спешащих на молитву людей вырывались клубы белого пара. В доме Исаака разожженный накануне огонь создавал уют в комнате, а также столовой и гостиной. Во дворе тишину нарушали обычные домашние звуки, приглушенные ставнями, которые еще не открыли из-за холода.
Но за пределами квартала оживление субботних базаров достигло своего пика. На следующей неделе должна была состояться ярмарка, и праздничные приготовления шли полным ходом. Хозяйки торговались, спорили и сновали туда-сюда; носились возбужденные дети, только усиливая общую суматоху. За неделю до Дня Всех Святых в городе почти прекратится работа, и до вечера нужно было многое успеть.
Понс Мане сидел со старшим помощником в своем кабинете, подсчитывая прибыль последние два месяца торговли. Они приступили к работе при свечах, через час
И вот наконец Понс и его помощник проверили последние цифры, неодобрительно нахмурились, высказали свои замечания и отложили счета в сторону. Прежде чем торговец шерстью отпустил своего помощника, мальчик, в чьи повседневные обязанности входило поддержание огня в очаге и выполнение поручений по дому, просунул голову в дверь.
— Извините, господин Понс, госпожа с Катериной ушли на базар, Пере нет дома, а повариха сказала, что я должен впускать посетителей. У двери женщина, уверяющая, что ей надо увидеться с вами, а я не знал…
Фраза осталась недоговоренной. Мимо мальчика проскользнула невысокая женщина с плотно закрытым лицом и в толстом теплом плаще, скрывавшем ее фигуру, и быстро подошла к столу, за которым работали мужчины.
— Мне надо сегодня же передать вам нечто очень важное, господин Понс, — произнесла она. Женщина говорила шепотом, как будто охрипла от крика, но ее голос звучал ясно и четко. — Я не отниму у вас много времени, но мне надо поговорить с вами наедине.
Понс выпроводил помощника и мальчика. Он продолжал сидеть, но не предложил сделать то же самое женщине. Оба ждали, пока дверь не закрылась.
— И что же ты хочешь сообщить мне, о чем надо говорить только наедине? — резко спросил Понс.
Он внимательно изучал женщину, пытаясь разглядеть черты ее лица под накидкой.
— Все очень просто. Я лишь посланница. Если вы захотите преследовать меня, это бесполезно. Мне ничего не известно об этом деле за исключением того, что меня просили передать, и я не знаю ни имен, ни рода занятий тех, кто меня нанял. Я и лиц их не знаю.
— Знакомая песня, женщина.
Она не смутилась и продолжала заученно говорить.
— Во власти моих хозяев с помощью особых чар защитить вас и ваших родных. Если вы не примете их помощь, то умрет ваш последний сын. Если вы по-прежнему будете упорствовать, умрет ваша жена, а потом вы.
— А ваши хозяева предлагают мне свои услуги из милости?
— Нет. Требуемое количество денег написано на этом листке. — Женщина вытащила из перчатки сложенную бумагу, запечатанную сургучом, и бросила на стол перед купцом.
Понс взял ее, сломал печать и развернул. Это был листок тончайшей бумаги, произведенной в городе, сложенный вчетверо, а затем еще вдвое по длине. На листке было написано всего лишь одно слово — количество золотых мараведи. Понс Мане взглянул, отшвырнул бумагу и поднял брови.
— Такая сумма денег разрушит мою торговлю. Моя семья будет спасена от смерти с помощью колдовства лишь для того, чтобы умереть с голоду.
— Меня просили передать, что эти деньги никогда не принадлежали вам, поэтому вы ничего не потеряете. А заплатить надо до Дня Всех Святых.