Стадия серых карликов
Шрифт:
Дверь заскрипела, какой-то мужик в подобии халата приблизительно белого цвета прошел, крадучись, к стеллажу, на котором лежал Степка, остановился у окна и, отогнув фанерные листы, кажется, с первомайскими лозунгами, поставил на каменный подоконник пол-литра водки в прозрачном стекле. Степан сразу определил это на звук — опыт!
Мужик шел от окна совсем по-другому, не крадучись, и это сильно озадачило Степку. Для кого заначка? Утром будет продавать? Если на троих — зачем тогда прятать? Или барыга, или жлоб, лично для себя заначил. Тогда счас мы тебя, счас…
Степка дотянулся до края фанерного транспаранта, запустил руку и нащупал горлышко. Он не ошибся — бутылка водки, причем не с алюминиевой бескозыркой без язычка, а с благородным завинчивающимся
«От винта!» — скомандовал Степка и свернул с хрустом крышку, затем приподнялся, чтобы выполнить упражнение «с локтя», запрокинул голову, открыл рот и водка заполнила рот. Он хотел сделать глоток, однако не смог. Не глоталось — горло без горла, так получается?..
А-а, юмор понял. Старуха сколько раз желала, чтобы он водкой подавился, вот и подавился. Наверняка это кооперативный отрезвляк с гипнозом. Варька сунула в лапу, вот его и уделали. Заговорили ему пасть, устроили в горле непроходимость, лишили прав на прием внутрь. Никакой тогда это не парк Горького. То-то он удивляется, отчего тут клиенты такие тихие спят, как убитые — да они же в гипнозе! А бутылку этот хмырь принес, чтоб над ними поиздеваться! А еще родная дочь, эх, Варвара, как же ты так отца родного уделала?! Ничего не пить — так как же тогда жить?! Ни голову тебе не поправить, ни согреться? Ладно, доченька, век буду благодарен…
Дверь снова скрипнула, давешний мужик явился с корешом, который был не только в форме, как и положено в нормальных вытрезвителях, но и не всегда успешно справлялся с боковыми заносами, размахивая при этом каким-то белым узлом. Вот гады, сами лакают, а трудящийся человек — не моги, над ним еще и измываются!
Они взялись за стол и покатили его по направлению к Степке. Остановились рядом и вдруг заспорили: ее первую в театр везти (о, подумал Степка, тут и артистка есть, а что, они закладывают — будь здоров!) или его одевать?
— Э-э, эму зупы праверили? — спросил тот, что шел юзом.
— Третий день лежит. Выломали давно, — сказал любитель занашивать.
— Э-э, праверить нада, — не согласился с юзом.
Обдав запахом свежего «сучка», он положил ему вонючие и колючие ладони на лицо, влез пальцами в рот и стал раздирать челюсти. Степка замотал головой, схватил нахала за руки и возмутился:
— Ты че, ты че, курвец, делаешь?!
Нападавший в миллионную долю секунды протрезвел, раздался душераздирающий вопль, Степка с испугу разжал пальцы и «стоматолог» опрометью бросился к двери с криками: «Он воскрес! Воскрес! Милицию! Милицию!» Напарник рванул за ним, зацепился за стол, который противно взвизгнул несмазанными колесиками.
Первое, что застряло в Степкиных извилинах — это «милицию!». Ему не показалось странным, что грабитель взывал к ней, не догадался, где имеет честь пребывать, нет, услышав до боли родное слово, немедленно принял меры, чтобы смотаться отсюда. Многолетний опыт общения с ментами превратился у него в инстинкт под названием «рви когти». И чем раньше, тем меньше неприятностей. Но как — голым? Он прыгнул к узлу, который оставил «стоматолог», нашел там собственную одежду и за сорок пять секунд, как и учили когда-то в армии, натянул штаны, напялил сорочку, прыгнул в туфли, сунул носки в карман, набросил пиджак. Потерял, правда, полторы секунды на исследование необычного предмета, который он никогда не носил и который оказался галстуком, и помчался вслед за корешами с максимально возможной скоростью.
Сразу за дверью наткнулся на гроб со стружкой, расшифровал значение возгласа «Он воскрес!», сообразил, наконец, что это морг, и тоже пришел в ужас. Не помня, как ему удалось найти выход, он спрыгнул с крыльца и помчался, петляя между деревьями больничного парка. Уткнулся в забор, перемахнул через него как чемпион мира, и увидел невесть откуда взявшиеся товарные вагоны, которые тащил зеленый тепловозик. Догнал последний пульман, оказавшийся, на счастье, с тамбуром.
Глава тридцать девятая
— Свершилось, —
— Будем считать так, — ответил Великий Дедка.
Они еще не покинули крышу «Седьмого неба», где каждый по своему каналу смотрел видеоролик с сюжетом о Степке Лапшине. Сколько повидал за свои века Великий Дедка, а все же от премерзейшего поступка Валерьяна Перегородинского его передернуло. За златом в рот полез, нечестивец паршивый, раб и скоморох окаянного. Воссиял Лукавый, когда тот ломал челюсть, радовался, когда тот, показывая на удиравшего Степку, в присутствии выписавшейся из больницы на похороны еле живой вдовы, в присутствии дочери и ее приятеля, поэта Ивана Где-то (как же без поэтов, коль повсюду такая лирика!), в присутствии друзей и родственников истерически кричал, что он видел-де, как беглец обнимал мертвую валютную проститутку.
Ложь была настолько очевидной, что напарник, почти однофамилец Степки, Ювеналий Клокшин, на что уж пройдоха, тихарь, клеймо на нем ставить негде, и тот укоризненно покачал головой, переполненной всегда всякими мерзкими замыслами. Пьянь, заядлый левак, гегемон Степка Лапшин, но в некрофилии никогда не подозревался, ибо по сексуальной части смолоду был не ходок и не боец. У него, бедолаги, чести если и осталось, то именно та капелька, которая в любых случаях полагается за супружескую верность. Так и на это позарились слуги Сатаны — все лапы отбил Всемосковский Лукавый, аплодируя им.
— Славно как получилось! — радовался нечистый.
— Да уж лучше некуда, — глухо заметил Великий Дедка. — Прямо-таки сюжет для рекламы жевательной резинки. А если серьезно, то душу мы ему не вернули — невозможно вернуть то, чего не было. Однако внутренности у него имелись. Ох, накажут меня за такое измывательство над природой.
— Вы полагали, что сотрудничество Зла и Добра приносит нормальные да еще высокоморальные плоды? — зазвенел стеклянным смехом нечистый. — Батенька, да ведь сотрудничать — это значит платить. Поживет Степка без желудка, велика важность! Потом осознает свое преимущество. Ведь мы из него сделали как бы человека светлого будущего. Не догадываетесь? Объясняю. Что такое светлое будущее? Календарь без черных цифр? Как бы не так. Это полное удовлетворение духовных и материальных потребностей человека. Насчет духовных потребностей у этого лимитчика всегда была предельная ясность. А насчет материальных — мы же с вами человеческую природу немного знаем и теоретически даже не допускаем, что человек может быть абсолютно доволен удовлетворением духовных и материальных… хм, да согласитесь же, что это невозможно, противоречит самой природе человека.
— Не о том мы говорим. Вы что, по примеру Лысенко, решили шоферюгу какого-то ветвистого вырастить? Не надо, над ним кто только ни экспериментировал! И поэтому, если по большому счету, не надо больше экспериментов.
— Нет, надо! — нечистый ударил копытом по крыше, окутался ядовитым дымом, и черт на палке даже запищал от удовольствия. — Я по маленькому счету не работаю, — он помахал перед Великим Дедкой когтистым пальцем. — Позволяют люди над собой экспериментировать — значит, будем продолжать. Многим нравятся эксперименты, им хочется быть подопытными. Правда, этот феномен необъясним, это все равно, что белые мыши вдруг пожелали, чтоб им прививали раковые клетки… Но вернемся к Степке. Мы хотели бы с превеликим удовольствием потягаться за его душу, но такой субстанции у данного экземпляра не имеется. Нет души — нет духовных потребностей, и наши подопечные успешно идут по этому пути. Нет желудка — не нужно питье, пища, а это как раз и означает в сумме практически полное удовлетворение материальных и духовных потребностей. Для того чтобы их удовлетворить, надо, чтобы их вообще не было! Согласитесь же, что нет иных путей полного удовлетворения потребностей, кроме ликвидации самих потребностей. Эксперимент не совсем чистый, обувь, одежда нужна — ничего, заработает, не награждать же его шерстью…