Сталин: арктический щит
Шрифт:
Казалось, решенная вторично проблема напомнила о себе всего восемь месяцев спустя. 26 февраля 1907 года норвежский посланник Г. Пребенсен вручил Извольскому ноту с предложением в самое ближайшее время обсудить вопрос правовой защиты интересов тех стран, которые занимаются либо намереваются заняться эксплуатацией недр Шпицбергена и Медвежьего острова, уведомив российский МИД, что ноты аналогичного содержания направлены также правительствам Германии, Бельгии, Великобритании, Дании, Франции, Нидерландов и Швеции. Извольский принял решение не сразу. Дал согласие на участие в переговорах по предлагаемому вопросу только 7 июля5.
Сообщение
Ее автор, прежде мурманский промышленник — китобой Г. Гебель, не стал грезить наяву, мечтая о невозможном. Отлично понял, что после того, как российский МИД официально признал архипелаг «ничейной землей», добиваться какого-либо изменения в его статусе стало практически бессмысленным. Просто попытался доказать читателям, что все могло произойти и иначе.
Гебель признал приоритет открытия Шпицбергена голландцами. Признал, что поначалу били зверье у его берегов, создавали там поселения и те же голландцы, и англичане, и датчане, и норвежцы. Но посещали регулярно архипелаг и русские. Еще с первой четверти XVII века. Устремились туда после указа царя Михаила Федоровича, запретившего всем, без исключения, в том числе и поморам с Белого моря, Печеры плавать на восток, к устьям Оби и Енисея. Тогда же на Шпицбергене возникли и первые русские колонии — постоянно использовавшиеся русскими рыбаками и зверобоями становища.
Широко используя и труды европейских авторов, и отечественных историков, Гебель создал первый довольно полный свод данных о плаваниях поморов по Баренцеву морю. К архипелагу, который они называли Грумантом.
Совокупность большого числа данных позволила Гебелю установить довольно неприятную истину. «Северо-американские владения, — писал он, — были подарком правительству (России. — Прим. авт.) наших сибирских зверобоев и промышленников. Таким же мог стать и Шпицберген из рук наших беломорцев. Аляску правительство закрепило за собою основанием на ней двух колоний. Шпицберген же, где уже существовали колонии, почему-то упустили из виду. Край ускользнул от нас».
Не довольствуясь использованной им исторической параллелью, видимо показавшейся ему слишком мягкой по форме, Г. Гебель попытался предельно ужесточить свою критику властей. Совершенно бездоказательно заявил: «Шпицберген принадлежал нам по международному праву в течение, по крайней мере, ста лет. То есть с начала XVIII до первой четверти XIX века. А Медвежий остров — до начала XIX века». Чтобы хоть как-то подкрепить столь голословное утверждение, снова прибег к совершенно фантастическим, им самим же и придуманным «основаниям» того.
«Теперь, — прозорливо начал Гебель, — Шпицберген надо считать де-факто норвежским владением». Но вслед за тем поспешил вернуться к надуманным построениям. «Грумант, — продолжил он, — для нас потерян потому
Даже в начале прошлого столетия еще было удобное время для поднятия русского флага на Шпицбергене, когда существовала русская колония в Айс-фьорде с постоянными жителями, и еще правильно (регулярно. — Прим. авт.) посещались русскими, хотя бы и не везде ежегодно, станы в других частях как главного острова, так и на Стане-форланде (остров Эйдж. Прим. авт.) и на Северо-Восточной Земле6.
2
Ни один из призывов в первое десятилетие XX века к властям о защите национальных интересов России в Арктике, призывов решительно действовать, но не частным лицам, а прежде всего правительству, так и не нашел должного отклика. Только потому и возродилось, стало господствующим внимание к иному, казалось, более осуществимому. К решению ограниченной по масштабам и сути задачи — налаживанию Северного морского пути, прочно связавшего бы постоянными пароходными рейсами Сибирь через устья Оби и Енисея с Европой.
На этот раз наиболее заинтересованные в том лица использовали впервые появившуюся у них публичную трибуну, показавшуюся им идеальной для исполнения задуманного — Государственную Думу третьего созыва. Опробовали ее возможности, выработав 11 июня 1908 года заявление, подписанное 34 депутатами. Все — от Сибири. Начали его, как уже повелось, с краткого исторического экскурса, охватившего, правда, три столетия. И лишь затем перешли к главному. К тому, что и волновало их больше всего.
Напомнили о введении в 1896 году беспошлинного ввоза, то есть создания порто-франко [8] , в устьях Оби и Енисея, но всего на три года. И продолжили:
8
Порто-франко — порт, пользующийся правом беспошлинного ввода и вывода товаров.
«Вследствие указанных выше обстоятельств, плавания сделались более правильными, окрепло доверие к Северному морскому пути и торговые сношения стали развиваться быстрее. Возник экспорт разных сибирских дешевых, громоздких продуктов на европейские рынки, начали нарождаться промышленные и торговые предприятия в связи с этим морским путем, образовалось пароходство по реке Енисею.
Экономическая политика правительства в 1898 году по отношению к Северному морскому пути резко изменилась. Порто-франко было фактически уничтожено… а потому плавания, естественно, прекратились, а вместе с ними ликвидировались и возникшие и связанные с морским путем сибирские предприятия.
Кроме гидрографических работ, правительством ничего не было сделано в смысле оборудования этого пути, и в этом отношении он остается и по настоящее время в первобытном состоянии»7.
Депутаты, подписавшие это заявление, достаточно хорошо понимали, что нельзя говорить лишь о своих проблемах. Потому попытались заинтересовать и правительство. Продолжили: «Сибирь в настоящий момент и в той вырисовывающейся для нее исторической перспективе становится передовым форпостом и буфером в случае новых осложнений на Дальнем Востоке и потому нуждается в скорейшем развитии всех путей сообщения.