Сталин: арктический щит
Шрифт:
Мишеле… заявил (29 декабря. — Прим. авт.), что кабинет рассмотрел нашу ноту о Шпицбергене и принял решение вступить с нами в переговоры о признании. Это шаг вперед».
Но тут же Александре Михайловне пришлось признать иное. Решающую роль, оказывается, сыграло отнюдь не использование вопроса о Шпицбергене как наиболее действенного средства давления. «Конечно, — записывала Коллонтай, — слухи о том, что Англия, Италия, Дания и Швеция собираются нас признать, подталкивают норвежцев»66.
А.М. Коллонтай не ошибалась. Ровно через месяц Советская Россия вступит в полосу признания странами Европы. 4 февраля 1924 года — Великобританией, 7-го — Италией, 14-го — Норвегией, 25-го — Австрией. Их примеру последовали
Но еще раньше само принципиальное согласие Норвегии признать де-юре Советский Союз подтолкнуло НКИД к необходимости завершить урегулирование проблемы полярного архипелага. Вынудило отказаться от прежних притязаний на него даже в форме «ничейной земли» либо кондоминиума, чего намеревалось добиться царское правительство. Возвестила о новом курсе Москвы газета «Правда». Опубликовала 27 ноября 1923 года интервью с А.М. Коллонтай «Норвегия и СССР». Вернее, если судить по форме, содержанию, — традиционную редакционную статью, явно выражающую мнение наркомата и Совнаркома. В ней далеко не случайно небольшой, всего в четыре абзаца, раздел выразительно назвали «Признание суверенитета над Шпицбергеном».
«Россия с давних пор, — поясняла газета, — принимала деятельное участие в судьбе и в правовом режиме на Шпицбергене.
Значение Шпицбергена, являющегося важным источником угольных богатств, возрастает с каждым годом. К тому же шпицбергенский уголь обслуживал и мог бы прекрасно обслуживать наши северные порты. Поэтому признание суверенитета Норвегии над Шпицбергеном со стороны СССР, несомненно, являлось бы политической уступкой со стороны России интересам Норвегии. Отсюда ясно, что нельзя отрывать этот важный вопрос от ряда других политических вопросов, подлежащих взаимному урегулированию».
О том же, о своей готовности принять именно такое решение — признать суверенитет Норвегии над Шпицбергеном, — Наркоминдел уведомил Кристианию и нотой от 31 декабря: «Тот факт, что королевское правительство молчаливо признало в своей памятной записке от 26 сентября 1923 года законность русских претензий (подразумевалось восстановление прав российских граждан и обществ на разработку шпицбергенского угля. — Прим. авт.), расположил правительство Союза рассмотреть все предложения, которые королевское правительство соблаговолит представить ему по вопросу об окончательном статуте этих островов, скрупулезно стараясь при этом действовать так, чтобы норвежским интересам не был нанесен ущерб»67.
В переводе с дипломатического языка на обычный нота означала одно — Советская Россия готова признать условия Парижского договора, надеясь и на уважение своих экономических интересов.
Тогда настала очередь Норвегии сделать ответный ход в партии, которая вдруг стала развиваться стремительно. Всего через три дня, 4 января 1924 года, открывая сессию стортинга, король Хокон VII, говоря об основных задачах, стоящих перед страной во внешней политике, признал желательным «урегулирование нормальных отношений с Советской Россией»68. Иными словами, признания СССР. Теперь по неписаным правилам игры Чичерину и НКИДу следовало напомнить о предоставлении твердых гарантий регистрации советских заявок на угольные шахты и месторождения угля. Разумеется, тех, что прежде, до революции, принадлежали российским гражданам и компаниям. Однако нарком, вполне удовлетворенный достигнутой целью, забыл обо всем другом. Перестал придавать экономическим вопросам хоть какое-нибудь значение. Более того, отклонил предложение Коллонтай использовать крайне благоприятную ситуацию и приобрести у норвежцев несколько участков. Посчитал такую идею «лишней», могущей даже принести неприятности69. Но, что не менее возможно, просто решил выждать официального заявления Кристиании.
15 февраля 1924 года Норвегия объявила о признании «правительства Союза ССР как единственной фактической и юридической властью Союза». Выполнила свои обязательства. Поспешила
Так завершился более чем полувековой спор о принадлежности не только заполярного архипелага, но и острова Медвежий. Советская Россия отказалась от каких-либо прав на них. Правда, этим проблему политического размежевания в западной части Арктики разрешить полностью не удалось. Осталась без юридически установленной и признанной мировым сообществом принадлежность Земли Франца-Иосифа и острова Виктория, лежащего между норвежским Свальбардом и советской Новой Землею.
Тем временем крайне острая нужда в угле заставила государственный трест «Северолес», занимавшийся заготовкой древесины и экспортом ее морским путем из Архангельска в Европу, главным образом Великобританию, проникнуть на Шпицберген самым простым способом. Самостоятельно, не прибегая к содействию ни НКИДа, ни Наркомвнешторга. Да еще и избегнув процедуры утверждения прав у комиссара в Копенгагене.
…7 мая 1920 года эмигрант из России Г.М. Нахимсон заключил сделку с А.Г. Агафоновым, бежавшим из Архангельска, но предусмотрительно сохранившим документы, подтверждающие права его «Русского торгового дома Грумант для горных разработок» с 1912 года на несколько шпицбергенских шахт в районе Айс-фьорда. Приобрел у него две трети — 60 тысяч акций за 60 тысяч фунтов стерлингов71. Однако не располагая столь значительной суммой, вынужден был прибегнуть к займу.
Возникшая таким образом в 1923 году новая фирма «Англо-русский Грумант» (АРГ), английская по регистрации, объединила как старых пайщиков — Агафонова, сохранившего за собой 20 тысяч акций, и еще восьмерых бывших русских граждан, обладавших в обшей сложности 9700 акциями, так и нового, Нахимсона, держателя контрольного пакета72. И хотя АРГ стала приносить немалый доход — она сумела резко увеличить добычу угля со 129 тысяч тонн в 1920 году до 429 тысяч спустя пять лет73, все же Нахимсон продолжал испытывать острую нужду в деньгах, для того чтобы расплатиться по долгам.
Этим-то и воспользовался председатель правления «Северолеса» Карл Данишевский. По совету из лондонского торгпредства, на свой собственный страх и риск, в первых числах марта 1924 года дал разрешение приобрести у Нахимсона 20 тысяч акций АРГ и выплатить за них в виде задатка 10 тысяч фунтов. Только потом вместе с Г.Л. Пятаковым обратился в Политбюро за обязательной в подобных случаях санкцией. Высший партийный орган просьбу рассмотрел незамедлительно, 20 марта. Счел необходимым поддержать ее и поручил Совнаркому СССР оформить подготовленное соглашение в установленном порядке. Правда, не преминул Данишевскому «поставить на вид» — за незаконное расходование валюты74. Не стало затягивать решение и правительство. Утвердило сделку уже 8 апреля. Только после этого, теперь на вполне законных основаниях, 13 июня «Северолес» подписал окончательный договор с АРГ о приобретении 20 тысяч акций по два фунта стерлингов за каждую75.
Превращение «Северолеса» в совладельца АРГ могло позволить значительно удешевить перевозки. Снабжать советские и зафрахтованные трестом лесовозы «своим», шпицбергенским углем. Да еще действовать так, ничуть не заботясь о том, присоединился ли СССР к Парижскому договору или нет. Потому-то, как могло показаться, о проблеме следовало забыть. Хотя бы ненадолго. Однако НКИД не захотел отказываться от старого замысла добиться советского присутствия на полярном архипелаге только правовым способом, при безусловном международном признании. И для того начал разыскивать проживавших в стране бывших владельцев (или их наследников) угленосных участков как на собственно западном Шпицбергене, так и на острове Медвежий.