Сталин (Том 2)
Шрифт:
Полумиллионную верхушку поддерживает тяжелая административная пирамида с широким и многогранным основанием. Исполнительные комитеты областных, городских и районных советов, вместе с параллельными органами партии, профессиональных союзов и комсомола, местными органами транспорта, командным составом армии, флота и агентурой ГПУ должны дать число, приближающееся к двум миллионам. Надо не забыть еще председателей советов 600.000 сел и деревень!
Непосредственное управление промышленными предприятиями сосредоточено было в 1933 г. (более поздних данных нет) в руках 17.000 директоров и заместителей. Весь административно-технический персонал заводов, фабрик и шахт, в том числе и низшие его звенья, до десятников включительно,
В другом разрезе официальная статистика указывает для 1933 г. свыше 860 тысяч администраторов и специалистов всего советского хозяйства в целом; в том числе: в промышленности – свыше 480 тысяч, на транспорте – свыше 100 тысяч, в сельском хозяйстве – 93 тысячи, в торговле – 25 тысяч. Сюда вошли, правда, и специалисты без административной власти; но не вошли ни колхозы, ни кооперация. И эти данные за последние два с половиной года также оставлены далеко позади.
На 250 тысяч колхозов, если считать только председателей и партийных организаторов, придется полмиллиона администраторов. На самом деле число их несравненно выше. Если прибавить совхозы и машинно-тракторные станции, то общее число командиров обобществленного земледелия далеко перевалит за миллион.
Государство имело в 1935 г. 113 тысяч торговых отделений; кооперация – 200 тысяч. Руководители тех и других являются, по существу, не торговыми служащими, а чиновниками государства и сверх того – монополистами. Даже советская печать время от времени жалуется на то, что «кооператоры перестали видеть в колхозниках своих избирателей». Как будто механизм кооперации может качественно отличаться от механизма профессиональных союзов, советов и самой партии!
Весь тот слой, который не занимается непосредственно производительным трудом, а управляет, приказывает, командует, милует и карает, – учителей и ученых мы оставляем в стороне, – должен быть исчислен в 5-6 миллионов душ. Эта суммарная цифра, как и вошедшие в ее состав слагаемые, ни в каком случае не претендует на точность: но она все же годится как первое приближение. Она позволяет убедиться, что «генеральная линия» руководства – не бесплотный дух.
В разных этажах командующего слоя, следуя снизу вверх, прослойка коммунистов составляет от 20 до 90%. На всю массу бюрократии коммунисты вместе с комсомольцами образуют массив в 1,5-2 миллиона; сейчас, ввиду непрерывных чисток, скорее даже меньше, чем больше. Это и есть костяк государственной власти. Те же коммунисты-администраторы образуют костяк партии и комсомола. Бывшая большевистская партия есть ныне не авангард пролетариата, а политическая организация бюрократии. Остальная масса членов партии и комсомола служит только для выделения из нее «актива», т. е. резерва для самопополнения бюрократии. Той же цели служит и беспартийный «актив».
Гипотетически можно принять, что к такому же примерно числу, какое мы приняли для бюрократии, – пять-шесть миллионов душ, может быть, меньше, – приближается рабочая и колхозная аристократия: стахановцы, беспартийный актив, доверенные лица, родственники и свойственники. С семьями оба взаимопроникающие друг друга слоя составят до 20—25 миллионов. Мы сравнительно низко оцениваем численность семей по той причине, что в состав аппарата входят нередко и муж и жена, иногда также сын или дочь. К тому же женщинам правящего слоя гораздо легче ограничивать размеры своей семьи, чем работницам и, особенно, крестьянкам. Нынешняя кампания против абортов исходит от бюрократии, но не касается ее самой. 12%, может быть, 15% населения, – такова подлинная социальная база самодержавной верхушки.
Где отдельная комната, достаточная пища, опрятная одежда все еще доступны лишь небольшому меньшинству, миллионы бюрократов, больших и малых, стремятся использовать власть прежде всего для обеспечения собственного благополучия. Отсюда величайший эгоизм этого слоя, его крепкая внутренняя спайка, его страх перед недовольством масс, его бешеная настойчивость в удушении всякой критики, наконец, его лицемерно-религиозное преклонение перед «вождем», который воплощает и охраняет власть и привилегии новых господ.
Сама бюрократия еще несравненно менее однородна, чем пролетариат или крестьянство. Между председателем сельсовета и сановником Кремля – пропасть. Существование низовых чиновников разных категорий протекает, в сущности, на очень примитивном уровне, уступающем жизни квалифицированного рабочего на Западе. Но все относительно: уровень окружающего населения значительно ниже. Судьба председателя колхоза, партийного организатора, низового кооператора, как и более высоких начальников, совершенно не зависит от так называемых «избирателей». Каждым из чиновников вышестоящее начальство может в любой момент пожертвовать, чтоб успокоить недовольство. Но зато каждый из них может при случае подняться ступенью выше. Все они – по крайней мере, до первого серьезного толчка – связаны круговой порукой с Кремлем.
По условиям жизни правящий слой заключает в себе все градации, от мелкой буржуазии захолустья до крупной буржуазии столиц. Материальным условиям соответствуют привычки, интересы и круг идей. Нынешние руководители советских профессиональных союзов по своему психологическому типу не так уж отличаются от Ситриных, Жуо и Гринов. Другие традиции, иная фразеология, но то же презрительно-опекунское отношение к массе, та же бессовестная ловкость во второстепенных маневрах, тот же консерватизм, та же узость горизонта, та же черствая забота о собственном покое, наконец, то же преклонение перед наиболее тривиальными формами буржуазной культуры. Советские полковники и генералы в большинстве своем мало чем разнятся от полковников и генералов пяти частей света и, во всяком случае, стараются как можно больше походить на них. Советские дипломаты переняли у западных дипломатов не только фрак, но и склад мыслей. Советские журналисты не меньше дурачат читателей, чем их иностранные коллеги, хоть и делают это на особый манер.
Если трудно исчислить самое бюрократию, то еще труднее определить ее доходы. Уже в 1927 г. оппозиция протестовала против того, что «разбухший и привилегированный управленческий аппарат проедает очень значительную часть прибавочной стоимости». В оппозиционной платформе было подсчитано, что один лишь торговый аппарат «съедает громадную долю народного дохода: более одной десятой валовой продукции». После того власть приняла необходимые меры, чтоб сделать такие подсчеты невозможными. Но именно поэтому накладные расходы не сократились, а возросли.
Не лучше, чем в сфере торговли, обстоит и в других областях. Нужна была, как писал Раковский в 1930 г., мимолетная ссора между партийными и профессиональными бюрократами, чтобы население узнало из печати, что из бюджета профсоюзов, в 400 миллионов рублей, 80 миллионов уходило на содержание персонала. Отметим: речь шла только о легальном бюджете. Сверх того бюрократия профсоюзов получает в знак дружбы от бюрократии промышленной крупные даяния деньгами, квартирами, средствами транспорта и проч. «Сколько идет на содержание партийного, кооперативного, колхозного, совхозного, промышленного, административного, со всеми их разветвлениями, аппаратов? – спрашивал Раковский. – Об этом, – отвечал он, – мы даже и предположительных сведений не имеем».