Сталин. Кто предал вождя накануне войны?
Шрифт:
Пассивность Кузнецова не изменила решимости полковника довести всё запланированное им до конечного результата. К тому же прибыл зам. командира 53-го лап и стал просить лошадей для вывода оставшихся орудий полка в район стрельбища и приведения их в боеготовность. Как начальник августовского гарнизона, не поставленный об этом в известность, В.К. Солодовников вышел из себя. Он немедленно вызвал в штаб всех начальников служб, комбатов и командиров отдельных подразделений и отдал приказ: во всех ротах и подразделениях иметь дежурными по одному среднему командиру, а всему комначсоставу быть в готовности. Одновременно он приказал командиру разведбата выслать
Вспомнили про каски, которые раздавал в ОдВО в эти дни Малиновский?
Смотрим далее, что показывают по событиям вокруг Бреста командиры.
«Иван Степанович Ткаченко
75-я стрелковая
В июне 1941 года — начальник отдела политической пропаганды 75-й стрелковой дивизии, бригадный комиссар. Член КПСС с 1919 года. Награждён тремя орденами и медалями.
В начале Мая 1941 года наша дивизия получила приказ о переходе из города Мозыря к границе — в район Малориты под Брестом. Полки двигались походным порядком. Па новом месте два стрелковых полка — 34-й и 28-й Краснознамённый разместились поблизости от границы в районе Медна} Домачёво, 115-й стрелковый полк и штаб дивизии — в Малорите. Артиллерия и спецчасти расположились поблизости от этих пунктов.
Дивизия занималась боевой и политической подготовкой. Части, стоявшие на Буге, кроме того, создавали полевую линию обороны вдоль западной границы.
21 июня 1941 года. Обычный субботний день. Командиры и политработники отпущены по домам, к семьям…»
То есть перед нападением врага, о котором командование округом знало, что по разведданным, что из Москвы, командирам приграничной дивизии вечером 21 июня дали команду всем отдыхать и расслабляться…
«Иван Николаевич Швейкин
Твёрже стали
В июне 1941 года — старший лейтенант, начальник артиллерийского снабжения батальона.
Сражался летом и осенью 1941 года под Брестом, на Западном, Брянском и Юго-западном фронтах. Награждён медалью “За победу над Германией”.
Осенью 1940 года наши подразделения прибыли на границу из Мозыря и заняли 100-километровую полосу обороны от Бреста до местечка Дрохичин на Буге. Наги 18-й отдельный пулемётный батальон имел участок более 30 километров. 2-я рота размещалась к югу от Брестской крепости у деревень Митьки, Бернады, 1-я — севернее, у Речицы, 3-я — также в северном направлении поблизости от деревни Орля. Штаб батальона и хозподразделения стояли в красных казармах, неподалеку от крепости. Тут же располагался и строительный батальон, который возводил доты. <…>
Боевые сооружения оснащались очень хорошей оптикой. Но к июню 1941 года построенных и оборудованных тачек выломало. Боеприпасы хранились в окружающих Брест
Батальон наш был недоукомплектован и состоял в основном из сержантского состава. Людей едва хватало на патрулирование занимаемого участка. Правда, в мае 1941 года мы готовились принять новое пополнение. Но оно к нам так и не поступило.
Дисциплина в батальоне была крепкой. Значительный процент в нём составляли коммунисты и комсомольцы.
Чувствовали ли мы тогда приближение войны? И да и нет. Да — потому что накануне войны было немало случаев, когда немецкие самолёты перелетали границу и, безнаказанно покружив над городом, уходили обратно. Да — потому что мы постоянно слышали шум передвигающихся войск и техники и догадывались об их сосредоточении по ту сторону Буга. Нет — потому что не получали каких-либо предупреждающих приказов и распоряжений…»
А вот что по действиям соседней, 3-й армии, показывает историк А. Мартиросян:
«По воспоминаниям бывшего начальника штаба 29-й тд полковника в отставке Н.М. Каланчука, командование 3-й армии запрещало любые мероприятия по приведению войск в боевую готовность, даже по оборудованию районов сосредоточения, НП и КП. (Егоров Д Июнь 1941-го. Разгром Западного фронта. М., 2008, с. 83. Д. Егоров в свою очередь ссылается на личный архив Д.Н. Егорова — И.И. Шапиро.)
Хотя директивы по некоторым из этих вопросов поступили едва ли не за месяц до начала войны. Даже 19 июня, то есть уже после директивы от 18 июня о приведении войск в боевую готовность, которую Павлов в полном объёме не довёл до сведения нижестоящего командования, Кузнецов учудил очередной запрет. Во время совещания 19 июня Н.М. Каланчук обратился к начальнику штаба армии генералу А.К. Кондратьеву за разрешением дополнить боекомплект в танках артвыстрелами и дисками с патронами до 50% (по инструкции боеукладка составляла 25%). В ответ Каланчук получил категорический отказ. Хуже того. Ему ещё и замечание объявили с запретом впредь обращаться с таким вопросом к командованию. Однако Каланчук на этом не успокоился и задал командарму-3 прямой вопрос: что ему делать в случае войны с той частью личного состава, которая пока не имеет никакого оружия, так как в дивизии был острый дефицит винтовок и пистолетов-пулемётов. Здесь уместно было бы напомнить о результатах анализа утверждений Павлова о складах и базах. Оружие и боеприпасы в округе были. Однако ни Павлов не санкционировал вскрытие складов окружного и армейского подчинения, ни Тимошенко с Жуковым не отдали никаких распоряжений в отношении складов центрального подчинения. Короче говоря, и здесь войска были оставлены без оружия и боеприпасов.
Так что нет ничего удивительного в том, что вместо нормального ответа Каланчук выслушал от командарма-3 Кузнецова краткий монолог следующего содержания: “На Неман посадим, дубины дадим, обороняться будем”?! Не сдержав своего возмущения очевидной подлой глупостью командарма-3, Каланчук резко ответил ему, что с дубиной только первобытные люди воевали. И тут прорвало уже командарма, который заорал: “Окончил две академии и ничему не научился! Вон! Вон из кабинета!” (Егоров Д. Указ. соч., с. 83–84)…»